Первый дон - стр. 39
Папа Александр улыбнулся, подбодрил ее.
– Смелее, дитя мое. Скажи папе, что у тебя на душе.
Лукреция подняла голову. Глаза блестели, но личико заметно побледнело от усталости: день выдался долгим.
– Папа, – едва слышно прошептала она, – Папа, должна я ложиться с Джованни в одну постель в эту самую ночь? Так уж необходимо, чтобы ты столь скоро засвидетельствовал вступление в силу брачного контракта?
Папа посмотрел в потолок. Он тоже думал об этой постели, гораздо больше, чем хотелось бы.
– Если не сейчас, то когда? – спросил он дочь.
– Через день-другой.
– С неприятными делами лучше всего покончить как можно быстрее, – улыбнулся он Лукреции. – И тогда ты будешь спокойно жить без этого меча над головой.
Лукреция тяжело вздохнула.
– Мой брат Чезаре должен при этом присутствовать?
Папа Александр нахмурился.
– Необходимости в этом нет. Если там буду я. Вообще для признания брачного контракта действующим необходимы трое любых свидетелей.
Лукреция кивнула.
– Я бы предпочла, чтобы его там не было, – в голосе звучала решительность.
– Если есть на то твое желание, так тому и быть, – ответил Папа Александр.
И Джованни, и Лукреция с неохотой вошли в опочивальню: он – потому что по-прежнему грустил по первой, умершей жене, она – потому что смущалась посторонних глаз и не хотела, чтобы к ней прикасался кто-либо, помимо Чезаре. Впрочем, она сильно напилась и уже мало что соображала. Выйдя в приемную и увидев, что Чезаре там нет, Лукреция одну за другой осушила три чаши вина, чтобы придать себе мужества и сделать то, что от нее требовалось.
В опочивальне она и Джованни разделись с помощью слуг и скользнули под белые атласные простыни, стараясь не коснуться друг друга до прибытия свидетелей.
Вошел Папа, сел на обитое бархатом кресло, уставился в большой гобелен с вытканным на нем сюжетом Крестового похода, начал молиться, перебирая в руке четки. Второе кресло занял кардинал Асканьо Сфорца, третье – брат Джулии, кардинал Фарнезе, которого с тех пор, как Александр возвел его в сан, звали не иначе как «юбочный кардинал».
Джованни Сфорца ни слова не сказал Лукреции, просто наклонился к ней, схватил за плечо, потянул на себя. Попытался поцеловать, но она отвернула голову и ткнулась лицом ему в шею. Пахло от него, как от вола. Под его руками по ее телу пробежала дрожь отвращения. На мгновение она испугалась, что ее сейчас вырвет. Оставалось только надеяться, что кому-то хватило ума поставить у кровати ночной горшок. Всесокрушающая грусть охватила ее, она едва не расплакалась. А когда он взгромоздился на нее, уже ничего не чувствовала. Закрыла глаза и усилием воли перенеслась далеко-далеко, в то место, где бегала в камышах и валялась на мягкой траве... в «Серебряное озеро», туда, где чувствовала себя свободной.