Первый человек в Риме - стр. 57
Обе Юлии собрались в маленькой гостиной, где обычно завтракали. Юлилла была необычайно оживлена и никак не могла усесться спокойно.
– В чем дело? – удивленно обратилась к ней сестра.
– Да как тебе сказать… Сегодня что-то носится в воздухе… К тому же я хочу встретиться с Клодиллой на цветочном рынке. Я обещала ей быть там! Однако мне кажется, что придется сегодня сидеть дома. Опять родители затеяли скучнейшую семейную говорильню.
– Много ты понимаешь! Кто из девушек может похвастаться тем, что им дают слово на семейном совете?
– Да ну, ерунда! Такая всегда скука на этих советах… Ни о чем интересном не говорят – все о службе, возможностях, учебе… Бросить бы эту школу! До смерти надоел Гомер и зануднейший Фукидид. Неужели это требуется девушке?
– Они делают тебя образованной и культурной. Разве тебе не хочется получить хорошего мужа?
– Почему-то мои представления о супружеских обязанностях имеют мало общего с Гомером и Фукидидом. Я хочу уйти сегодня утром… – И от нетерпения младшая Юлия заплясала на месте.
– Ты прекрасно знаешь: захочешь – уйдешь. А пока сядь и поешь.
В дверях показалась тень. Девушки оглянулись и замерли. Отец! Здесь!
– Юлия, я хочу поговорить с тобой.
Цезарь вошел, даже не взглянув на Юлиллу – свою любимицу.
– Папочка! А утренний поцелуйчик? – подбежала к нему проказница.
Он ласково взглянул на нее, чмокнул в щеку и улыбнулся:
– Если у тебя есть сегодня какие-нибудь дела, моя бабочка, – лети!
Ее лицо озарилось радостью.
– Спасибо, папочка. Можно мне пойти на цветочный рынок? А в портик Маргаритария?
– И сколько жемчужин ты собираешься купить сегодня? – с улыбкой поинтересовался Гай Юлий.
– Тысячи! – воскликнула Юлилла, бросаясь к отцу на шею.
Цезарь дал ей серебряный денарий, который она тут же сжала в ладошке.
– На это, конечно, не купишь и самую маленькую из жемчужин, но зато вполне хватит на какой-нибудь шарфик.
– О, папочка! Спасибо, спасибо! – Юлилла поцеловала его в щеку и выбежала.
Цезарь повернулся и с нежностью посмотрел на старшую дочь:
– Садись, Юлия.
Она тут же опустилась на скамью, но отец молчал, пока не вошла Марция и не села на скамью рядом с дочерью.
– Что случилось, Гай Юлий? – с любопытством спросила она.
Цезарь вновь взглянул на Юлию:
– Милая моя, тебе понравился Гай Марий?
– Да, отец.
– Чем?
Несколько мгновений Юлия размышляла.
– Тем, что говорил просто, но откровенно. Тем, что ничего из себя не строил. Он такой, каким всегда мне представлялся.
– Да ну?
– Да. Ходили слухи, будто он не говорит по-гречески, что он неотесанный деревенщина, что его военные заслуги преувеличены по прихоти Сципиона Эмилиана. Мне всегда казалось, что люди слишком много об этом говорят – и ты знаешь, с каким упорством и злостью, – чтобы убедить самих себя в правдивости этой лжи. Увидев его, я поняла, что была совершенно права. Он не дурак и совсем не похож на деревенщину. Я не считаю его невеждой. Он умен и образован. Возможно, его греческий и не слишком хорош, но виной тут скверный акцент. Нет, по-гречески он говорит почти так же хорошо, как на латыни. Что еще? Брови слишком густы… но это пустяк. Наряд безвкусный… но здесь, думаю, виновата его супруга… – Юлия неожиданно умолкла, смутившись.