Первые искры - стр. 9
Пока я лихорадочно размышлял, пытаясь не то скоротать время, не то отвлечься от мыслей о смерти, монахи добрались до вулкана. Теперь я видел, что плато и впрямь не совсем плато. Я находился в жерле вулкана, забитом здоровенной каменной пробкой. Как это сделали – вопрос ещё более хороший, чем тот, другой, про выдолбленную скалу. Ответов мне, похоже, получить не удастся.
Монахи выстроились, как рыцари, вторым кольцом. Тот усатый, который спрашивал с меня печать, шагнул ближе к поленнице и заговорил:
– Сегодня мы приносим жертву Падшему. Огонь заточённый, Огонь поверженный, услышь нас, прими наше подношение и будь к нам благосклонен. Да не угаснет свет в нашем мире, да не потухнут огни, дающие нам тепло. Да будет так.
Он наклонил факел и ткнул им в поленницу. Его примеру последовали остальные монахи.
И это что, вся речь?! Нет! Я не готов! Не так быстро!
Огонь быстро распробовал сухие дрова, и языки его заползли наверх, побежали к моим ногам. Я рванулся. Крик клокотал в груди, но я не позволял ему выйти наружу. Нет, не хочу, не буду! Потом, когда будет уже невтерпёж, когда боль станет невыносимой, я, может, и заору, но до тех пор не доставлю им такого удовольствия!
Мой мечущийся взгляд скользнул по лицам монахов, и я понял, что никакого удовольствия им не доставлю, даже если начну писаться и звать маму. Некоторые из них – как тот усач, например, – смотрели на меня даже с сочувствием. Другие отворачивались. Они будто не по своей воле тут были, будто не хотели приносить эту жертву. Но они-то стояли с факелами, а я сгорал живьём! Есть разница, а?!
Как будто горючим плеснули – огонь взметнулся выше, встал стеной, как тогда, у меня дома.
– Падший принимает жертву! – провозгласил усатый монах.
Рокот, поднявшийся под каменной пробкой, я почувствовал даже сквозь кучу брёвен, пожираемых огнём. И вот теперь я заорал.
Там, внизу, таилось нечто реальное, живое, и оно собиралось меня пожрать. Это ему меня приносят в жертву! Я чувствовал, как оно тянется ко мне, зовёт меня, и это было страшнее огня, подступившего ко мне вплотную.
Я попытался молиться, но привычные слова будто выжгло из памяти, и вместо них я хрипло прошептал что-то вроде:
– Вверяюсь твоей силе, Огонь-прародитель, убереги меня от силы твоей и прими мою верную службу.
Я закрыл глаза: их жгло нестерпимо. Почувствовал, как вспыхнули рубашка, джинсы…
И вдруг, когда казалось, что не осталось ни одной не обожжённой клеточки моего тела, всё прекратилось. Мой крик, больше напоминающий визг, эхом разлетался по какому-то каменному помещению. Уж не то ли это святилище опять? Я что, обречён на вечное повторение этой шизофрении?!