Первое лицо - стр. 7
Как я уже говорил, писатель твоего склада может многое перенять у таких, как Джез Демпстер, продолжил Джин Пейли. Да?
Да, не то ответил, не то повторил я: разница все равно невелика. Что же, к примеру?
Ну, к примеру: научись писать плохо и будешь купаться в деньгах. А ты идешь другим путем.
Я пишу хорошо?
Ты не купаешься в деньгах.
Притом что во взгляде из-под набухших век и в легкой улыбке Джина Пейли читалась мягкость и даже – осмелюсь предположить – доброта, его костлявое тело с дряблыми руками таило в себе острый, как стилет, инстинкт, заточенный на престиж и деньги. Превыше всего – на деньги. Вероятно, это качество было у него наиболее развито – почти шаманское чутье на все, что связано с деньгами: как на их нехватку, так и на потребность пополнения, на муки и радости, на мольбы и ритуалы. Это чутье делало его посредником между миром денег и миром простых смертных. Была в нем решимость, способная – уже тогда это до меня дошло – легко перерасти в жестокость, поскольку мужчина, которого не заботит мнение другого мужчины о его теле, спокойно пренебрежет любыми мнениями и даже уготованной тому судьбой.
Джез Демпстер мне объяснил, сказал он, расстегивая пояс брюк и опуская молнию, чтобы заправить рубашку, как распознается классика: это такие произведения, которые никогда не договаривают начатое до конца. Управившись с рубашкой, Джин Пейли застегнул брюки. Ты сейчас пишешь не классику. Ты пишешь бестселлер. И должен выдать в нем абсолютно все, что читатель пожелает узнать о Зигфриде Хайдле. А я, со своей стороны, желаю, чтобы книга была готова за шесть недель.
Признаюсь, меня нервировало, что Джин Пейли вздумал переодеваться у меня на глазах. Он повел себя как монарх, который, сидя на унитазе, разбирается с придворными, с просителями и с государственными делами. Разница в нашем положении стала куда более очевидной, чем если бы он обозначил ее словами. Лишенный множества сугубо мужских качеств, Джин Пейли тем не менее наглядно демонстрировал свое превосходство. Я возненавидел себя за неловкую позу, за нервозные ответы и некоторое соглашательство, хотя и внушал себе, что это одна видимость.
Не просто демонстрировал, впоследствии поправил меня Рэй, когда я напомнил ему об этом переодевании, а знал. Знал свое превосходство. Люди его круга всегда это знают – они так воспитаны.
Твоя обувь, указал Джин Пейли, когда, уже полностью одетый, жестом вытянутой руки направлял меня к двери.
Взгляд его опустился к моим кожаным кроссовкам: на правой ноге подошва отслоилась. Нельзя сказать, что кроссовки совсем уж разваливались, они еще могли послужить, и если при ходьбе не шаркать, то их, по моим расчетам, еще хватило бы на полтора месяца.