Первая формула - стр. 72
Халим был человеком средних лет и выглядел на свой возраст, однако жизнь на грани нужды преждевременно его состарила. Уставал он куда быстрее, чем мужчины на десяток лет старше. Зимними вечерами, когда ветер становился сухим и колючим, Халим задыхался.
Не могу сказать, что меня отчитывали, и все же я задумался, смущенно уставившись в пол:
– Прости, Халим. Этого больше не повторится. Обещаю.
В его глазах мелькнула сердитая искорка, и он со вздохом подмигнул:
– То же самое ты говорил и прошлый раз. – Положив ладонь на мою голову, Халим взъерошил мне волосы и слегка пихнул в плечо. – Ладно, перейдем к более важному разговору. – Я сосредоточился перед испытанием. – Какую пьесу сегодня давали в нашем театре?
Последовательность своих действий при каждом представлении я более или менее помнил и репертуар театра знал.
Другое дело, что в последнее время Халим взял за правило с каждым разом усложнять мой экзамен и приставал с подобными вопросами все чаще. Не самое приятное занятие для мальчишки…
Я напряг мозги, припоминая, что сегодня делал. Итак, поднял на шкиве пару холщовых мешков, раскрашенных под привидения. Во всяком случае, последний раз, когда мне пришлось работать с этим механизмом, они точно были призраками. Барабанная дробь, звук дождя – значит, на сцене якобы разразился шторм. Выбор не так уж и велик, а основная подсказка – дым.
Словно услышав звучавший на сцене текст, я, к своему удивлению, уверенно выпалил:
– «Демоны Динтура»!
Халим сдержанно улыбнулся. Не похоже, что чрезмерно гордится своим учеником. Вроде бы так и должно быть. А вот для ребенка верный ответ значил многое.
– Молодчина! – Он снова по-дружески меня подтолкнул. – Тот, кто удерживает в памяти истории – и вправду молодец. Это у тебя в крови, – нацелил он палец мне в грудь. – Работай над собой – и станешь величайшим сказителем, которого видел мир.
Я тоже натянул на лицо фальшивую улыбку, задрожавшую на губах, словно пленка на вскипяченном молоке. Похвала Халима затронула тот тайник души, о котором я старался забыть. В подобных тайничках кроется память о родителях, а мне вспомнить было решительно нечего, поэтому там царила пустота. С губ слетел вопрос, который я задавать не хотел:
– Что ты знаешь о моей крови, Халим? – Он замялся, обдумывая ответ, но я его опередил: – Кем были мои папа и мама? Ты никогда о них не говорил, а о крови упоминаешь то и дело.