Перстенёк с бирюзой - стр. 37

– Там-то нет. Кто же хозяину станет докучать? Спасибо, Вадим Алексеевич, – поклонилась низко.

– Ступай, Настя, поторапливайся, – и присвистнул.

Боярышня выскочила за порог, едва не со смехом, и по сеням побежала проворно. Норов, глядя вослед, жалел, что тётка заполошная спугнула девицу, не дала разговоры разговаривать.
Должно быть с того осердился на Ульяну, подошел к окну и выглянул во двор: тётка шла к сарайкам, кричала, звала Настасью.

– Ульяна Андревна, ты что ж надсаживаешься? – спросил суровенько.

– Вадим Алексеич, прости уж, – поклонилась легонько. – Да вот запропастилась куда-то, окаянная.

– Куда ж она в дому запропаститься может? Тут не преисподняя, чтоб сгинуть, – прищурился, зная, что злит Ульяну.

Та руки опустила, а голову подняла высоко, видно, готовилась отпор дать:

– Я взялась ее пестовать, так и знать должна о ней.

Вадим оглядел двор, приметил, что поблизости никого нет, да и выговорил:

– Хозяйка ты наилучшая, а вот пестун из тебя, уж не сердись, скверный. Ты с чего взяла, что можешь ронять боярское сословие? – и бровь изогнул злобно.

– Я? – Ульяна, видно, изумилась отповеди.

– А кто? Ни одной дворовой девки не видал, чтоб с красными ушами бегала, а боярышня – всякий день.

– Так за дело получает, – упёрлась смелая тётка.

– Это что ж за дела такие, в которых дворовые лучше боярышни? Она у тебя немощная или умишком слабовата? – голосом давил.

– Что ты, – Ульяна руками замахала на Вадима. – Разумеет, да и в рукоделии знает толк.

– Стало быть, пестуешь плохо. Сколь она при тебе? Десяток лет? И с того срока ты не смогла с девицей справиться? Такую хозяйку и слушаться не станут. Урон тебе, боярыня, вместе с тобой Настасье Петровне, а через вас обеих и мне, – пристукнул тяжелым кулаком по подоконнику. – Разумеешь ли?

– Боярин…так я… – Ульяна взгляд-то отводила.

– Люди в городище приметливые. Пойдут языками чесать, что хозяйка новая не гнушается расправу творить над сиротой. А если можно боярышню за уши таскать, то и иное разное дозволено, – говорил тихо, изуверски кривя бровь. – Может, где и бьют своих, чтоб чужие боялись, но не тут. В Порубежном всякий отпор даст и такой, что запомнится надолго.

Ульяна молчала долгонько, потом уселась на лавку под окном и вздохнула:

– Твоя правда, Вадим Алексеич. Не домыслила я.

– А я на что? – Вадим бровь рассупонил, разумел, что напугал боярыню ровно так, как надобно. – Одна голова хорошо, а две лучше. Ты там доглядишь, я тут примечу. Боярского не уроним, уряд соблюдем.

Ульяна взглянула на Вадима, да голову к плечу склонила:

– Вон ты какой, – прищурилась, но без злобы, а с почтением. – Многих бояр видала. Иные златом кичатся, другие – славой воинской. Грудь выпячивают, гогочут, что гусаки. А ты тишком, молчком, а сам-то богат и воин, говорят, по крови. Неглупый. Не серчай, но так с виду и не скажешь, – ухмыльнулась. – Воя в тебе издалече видать, а разумного мужа – только, ежели приглядеться. Хитёр, даром, что молод. Сколь тебе? Двадцать лет и четыре годка?