Перстень Андрея Первозванного - стр. 14
Тогда Кавалеров еще молодой был, глупый, мало чего знал. Это уж потом он убедился, что на планете Колыма всякое бывает. Как-то раз подрядился в геологическую партию разнорабочим. Шли на точку, думали, ночевать придется прямо в чистом поле, ан нет – наткнулись на обветшавший барак. Обрадовались: захмарило что-то, уже и дождь начал накрапывать, а в бараке сухо и даже, можно сказать, чисто. Стекла почти все целые – чудеса, словом.
Кавалеров с напарником, еще одним таким же, как он, быстрым зэком, вошли в комнату, зажгли фонарь. Вдруг дверь открывается и входит какой-то мужчина. Кавалеров глядит и думает: вроде бы не наш. И не сразу сообразил, что мужик-то – в чем мать родила. И тут они с напарником еще больше удивились. Вслед за тем мужчиной вошла женщина – тоже раздетая. За ней – двое ребятишек. И все молчаливые такие, серьезные! Не глядя по сторонам, прошли по комнате и один за другим исчезли в стене, будто в настежь распахнутой двери…
Было это, было. Окажись Кавалеров тогда один, еще можно бы что-нибудь… как-нибудь… закреститься, что ли. Но вдвоем же оказались! И напарник с таким воем бежать кинулся! Это уж точно не померещилось Кавалерову. А его самого потом еще долго трясучка била, стоило вспомнить.
Но и это оказалось еще не самым страшным. А вот когда вертолет завис в Сусумане над Долиной смерти…
Огромное ледяное поле, на котором почему-то не задерживается снег. Вертолет опустился, как мог низко, поземка взвилась вихрем, отлетела с темного, прозрачного льда.
Кавалеров увидел тела и лица. Лед играл под солнцем, и казалось, будто тысячи людей ворочаются на земле, не в силах встать. Смотреть на это было невыносимо, но Кавалеров все-таки смотрел.
Солнце сходилось и расходилось дымящимися снежными столбами. Меркнул короткий проблеск полярного дня. Что-то трепетало, вздыхало вокруг… то ли рыдало, то ли давилось сухим старческим смехом, Кавалеров никак не мог понять. Он не слышал гула вертолета – а эти звуки, тонко дрожащие в небесах, слышал.
Опять поглядел вниз. Один из тысячи, лежащих там, под слоем льда, резко взмахнув рукой, обратил прямо на Кавалерова взгляд темных, провалившихся глаз. Улыбка чуть коснулась обветренных, покрытых коростою губ.
– Улетаем! Давай отсюда! – закричал кто-то рядом истошным, нечеловеческим голосом, и Кавалеров какое-то время тупо смотрел на человека, который на подламывающихся ногах пытался добраться до пилота, – прежде чем сообразил, что это столичный журналист, ради которого, собственно, и затевалась эта поездка.
Вертолет резко клюнул вниз, и какой-то миг Кавалерову казалось, что они сейчас врежутся в оживший, дышащий, расступающийся лед. Но нет – словно подброшенная некой силой, летающая машинка выправилась, набрала высоту, бодро потянулась на восток, в темноту возвращающейся ночи.