Персонажи альбома. Маленький роман - стр. 6
Несмотря на сумерки и тучи комаров, Марфуша все еще возилась в саду, зачем-то прореживая тот самый куст теперь уже окончательно отцветающего шиповника с измятыми белыми лепестками и развалившейся махрящейся сердцевинкой. Увидав посетителя, она исполнила некогда вытверженный ритуал гостеприимства и, как положено, приветствовала гостя, проводила его в дом, но самовара не поставила, а села в столовой напротив визитера и, бледнея, стала на него смотреть. Чем пристальнее она на него смотрела, тем больше уходил от Марфуши, расплываясь концентрическими кругами и формируя вокруг беззвучный безвоздушный котлован, окружающий мир. Она вдруг почувствовала, что становится сама себе чужой, что в ней сякнет жизнь, и принялась всхлипывать, горестно приговаривая, что она – плохая, очень плохая. (Такое уже случалось – о собственных никчемности и порочности после ухода недолгого супруга Марфуша незамедлительно забывала). Вот и сейчас, глядя на него, она, сбившись, сказала, не то, что хотела: «Это ничего, что комаров много, даже, говорят, полезно… – и добавила: – Чего там, это что, и не такое бывает… – а потом удрученно дополнила: – Можно и потерпеть…» – и лицо у нее приняло отчаянное выражение.
«Ну…» – неопределенно вздохнул посетитель, подумав о том, что зря не пошел к мягкотелой поварихе из бывшей земской больнички, которая ему смутно кого-то напоминала, и стал ждать, что будет дальше. Но больше Марфуша ничего не сказала, чаю согревать не стала, а с дрожащими губами пошла в кладовку на топчанчик.
Еще раз вздохнув, бывший муж отправился в кабинет хозяина. Отдернув от стола кресло с подлокотниками, завершавшимися вздернутыми львиными головами с остервенело разинутой пастью, уселся, прочитал в раскрытой книге темную фразу: «Укоренены в бытии только превзошедшие его…», удивленно поднял брови, а потом, хмыкнув, смежил веки и несколько минут посапывал. Ему по какому-то капризу души вдруг припомнилось, как в детстве в сомнамбулическом состоянии он хотел помочиться в бельевую кладку комода. Потом была темная сутолока и расползавшаяся по телу боль. Он тогда спрятался в хлеве, из которого мать его частенько выпроваживала, если он засиживался на ведре, а ему не хотелось выпрастываться из влажного тепла, и он неотрывно смотрел на бесшумно шуршащие в корыте мягкие коровьи губы и выпуклое блестящее око, прикрытое коротеньким веком с редкими ресницами. Его восхищало, какая корова большая и какая она добрая. Из слухового окошка сеялась слабая луна, глаз кротко сверкал с подстилки, он прижался к мерно и глубоко дышащей коровьей плоти саднящей спиной… и ощутил спинку твердого резного кресла.