Персональный бог - стр. 20
***
День десятый. Хотя, может быть и двадцатый? Или тридцатый? А может там снаружи, за шершавой кладкой каменного мешка, за тяжелой дубовой дверью, и не день вовсе? Холодная осенняя ночь или ранний рассвет? Не получается вести счет дням, когда видишь перед собой только темноту. Что тут еще можно посчитать? Разве что оставшиеся зубы? Да и с их подсчетом дела обстояли не лучше. Хоть их и осталось явно больше десятка, но как сосчитать сколотые пеньки, водя по ним распухшим языком? Правильно, никак. Только и остается, что находиться в блаженном неведении. Пожалуй, единственное блаженное, что осталось у оборотня в последнее время. Кто там говорил, что без еды можно обходиться четыре недели? Наглое вранье. Если вас не кормят первую неделю – это просто означает, что никто вам не даст прожить оставшиеся три.
В темнице было холодно. Корсу на своей шкуре пришлось узнать, каково сидеть почти голым на каменном полу, без намека на подстилку. Даже для скота в хлеву о подстилке заботятся. Хотя, это же скот, от него польза есть. От пленника, практически глухонемого из-за незнания языка, пользы никакой, вот и не озаботились. Даже ведро отхожее не поставили. Хоть и толку от него чуть. Не шибко потаскаешься к ведру, когда руки и голова в колодках.
Колодки… Колодки – это сущий кошмар! Чертовы деревяхи не только удерживают пленника, хотя это их основная задача. Но в них просто невозможно лежать! Тот, кто их придумал был гением садизма. Браво! Маэстро, музыку! Зачем палач, когда узник сам себя запытает до смерти, таская на себе эти проклятущие деревяшки.
Размышления песца прервали тяжелые шаги за дверью и скрип засова. Он сам, и трое его сокамерников, жавшиеся по стенам, даже дышать перестали. Все знали, для чего сюда приходят стражники; сейчас схватят одного из них и вытащат наружу. Узники уже знали, что пыточное отделение тут прямо по соседству. Прошлый раз выволокли мужика в высоких кожаных сапогах, который сидел тут еще до них. Что с ним делали они могли только гадать, но по тому, как он долго и пронзительно орал, всем было понятно, что его там явно не плюшками баловали.
В этот раз сложившийся тюремный ритуал был нарушен – в темницу вбежало не меньше десятка солдат. Похватав пленников и под их скулеж уложив их на брюхо, солдаты быстро снимали колодки и вязали ослабевшие руки узников за спинами. Связанных узников хватали под руки и вытаскивали за дверь. Дошла очередь и до Корсу. Подошедший к нему воин с размаху влепил ботинком в живот, от чего у оборотня глаза вылезли на лоб, а второй тюремщик резко потянул за колодку вниз, укладывая оборотня на пол. Пара секунд и колодка снята, но затекшим до задубевшего состояния рукам, не дали отойти. Заломив их за спину, до хруста в суставах, солдаты спешно перетянули кисти веревкой. Корсу завопил от дичайшей боли, а его глаза мгновенно заполнились слезами. В ответ на его крик, один из пришедших наотмашь засадил по голове оборотня только что снятой с него половинкой колодки, от чего в голове Корсу тут же все поплыло.