Персональный ангел - стр. 16
Через несколько минут он понял, что можно уже открыть глаза. По опыту он знал, что их нельзя открывать раньше, чем дьявол окончательно отпустит его, – до следующего ночного визита. И нельзя раньше времени смотреть на себя в зеркало.
Тимофей открыл глаза. Прямо перед ним была золоченая розетка душа, из которой, пенясь, летела ему в лицо белая злая вода. Он давно уже изучил черный мрамор потолка и золотую насадку до мельчайших подробностей и теперь смотрел внимательно, удостоверяясь, что ничего не изменилось, и оттягивая момент, когда нужно будет посмотреть на себя в зеркало. Он боялся этого момента и ненавидел его. Презирая себя за трусость, он еще некоторое время постоял спиной к зеркальной стене. А потом решительно повернулся.
Из влажной банной глубины проклятого стекла на него смотрел больной мрачный мужчина сорока с лишним лет. У мужчины было тяжелое, совсем не спортивное тело и глаза человека, страдающего тяжким психическим недугом. Дьявол еще не успел далеко уйти – глаза выдавали его близкое присутствие. Он знал, что через полчаса дьявол скроется в своей преисподней как раз до следующего визита, и у него будет несколько дней передышки. И глаза станут похожи на человеческие.
Он еще раз осторожно посмотрел на себя. Ничего. Обошлось.
Он выключил воду и пригладил назад короткие мокрые волосы. По обыкновению, кое-как обтерся громадным толстым и теплым полотенцем, которое всегда грелось справа от него. Вешая полотенце, он окинул взглядом свою ванную и усмехнулся, осторожно радуясь, что уже может усмехаться.
Ванную оформляла Диана. В ней были черные полы и потолки, зеркальные стены и двери, золотые краны и трубы, немыслимый тропический цветок в экзотическом горшке и белый пушистый пуфик для педикюра. «Надо же – педикюра!» – это слово почему-то всегда чрезвычайно веселило Тимофея и напоминало какие-то европейские курорты, которых объезжено было десятки, и стриженных под пуделей престарелых красавиц.
Представление о богатстве у его жены ассоциировалось почему-то с обилием зеркал. Он не возражал. Он никогда не возражал. Ему было все равно.
Через десять минут кофе уже славно булькал в кофеварке, а Тимофей сидел, вытянув облаченные в джинсы ноги и прислонившись затылком к прохладной стене. Ему нужно было еще с полчаса, чтобы прийти в себя. Через полчаса он сможет работать и превратится в того Тимофея Кольцова, которого знают все. Он был рад, что деньги вполне позволяют ему иметь жизненное пространство такого размера, что почти не приходится пересекаться с женой. Ее присутствия рядом он бы не вынес. Да и ей от его присутствия радости мало.