Персональное чудовище для принцессы - стр. 55
Против всех законов логики, совершенно иррационально, почувствовала себя оскорбленной. Поэтому чисто из чувства вредности не стала прикрывать ноги юбкой. Раз ему так противно со мной возиться, пусть мучается, борясь с брезгливостью.
Сложив руки на груди, мрачно следила за его механическими действиями. Через пять минут мои ступни и голени имели совершенно здоровый, нетронутый вид. А вот я, несмотря на все мои негативные мысли у чувства, в крайнем смущении лихорадочно натягивала юбку на голые ноги. Потому что на ступнях мужчина не остановился и, не спрашивая моего мнения, продолжил лечение, занявшись бедрами. Незащищенными даже чулками, обнаженными бедрами. А лечил он прикосновениями!
И что самое обидное, я вспыхнула от одного его касания, прежде чем почувствовала, что он стал вливать в меня магию, просто от прикосновения горячей ладони. Вдруг поняла, как мне резко стало не хватать кислорода, в то время, когда не один мускул на лице Дара не дрогнул, а дыхание мужчины оставалось спокойным и размеренным!
Смущенная и (черт зная почему) оскорбленная в лучших чувствах, я сдавленно поблагодарила, чувствуя, как лицо заливает краска стыда. И хотела проворно спрыгнуть со стола и скрыться в своей комнате, когда красноволосый неумолимым, твердым тоном сообщил:
– Мы не закончили. Остались сильные ушибы торса. И простуду бы неплохо излечить.
– Благодарю, но не стоит, – панически пискнула я, затравленно ища пути отступления, понимая, что до смерти не хочу, чтобы он снова ко мне прикасался. – Правда, мне гораздо лучше, – неубедительно сообщила я, то и дело, бросая взгляды на дверь.
Неужели он не понимает, как возмутительно, неправильно все это выглядит со стороны? Пусть он воспринимает меня чем-то средним между мартышкой и разумным существом, но это не отменяет как неприлично и безобразно подобные моменты воспринимаются мной! Для меня он – мужчина. Пусть пугающий, пусть странный, и я далеко не горю желанием назвать его «моим». Но он – мужчина! И то, что он делает – неправильно, возмутительно, неприлично, вопиюще и вообще бог знает что!
Во мне воспитывали правило, что подобные прикосновения позволены только мужу. Мужу! Но никак не странному, пугающему и брезгующему мной мужчине.
– Я уже говорил, что не стоит со мной спорить, – ровно сообщили мне. – Во-первых – бесполезно. Во-вторых – не всегда безопасно. Ясно?
А я поняла, что все мои слова и заверения – бессмысленны. Чтобы я не сказала, просто не будет услышано и принято к сведению.
И сдалась.
Обреченно кивнула и отвернулась.
– Одежду оставить можно? – убитым голосом, с отчаянной тоской, спросила я, не желая оголяться перед ним. Поймала себя на странной и возмутительной мысли, что неизвестно, что было бы лучше в моей ситуации: его безразличное отношение к моему телу, что втаптывает мою самооценку в грязь, или масляные взоры, которые я порой ловила на себе во дворце, чувствуя липкое неприятное чувство, заставляющее желать поскорее помыться.