Перевернутая луна - стр. 23
Лезвие глубже.
Провернуть.
Выдернуть, перехватить поудобнее, встать лицом к входной двери. И встретиться с командиром группы.
– Впечатляет, – похвалил Сергей.
И ретировался в подъезд.
Клинч с оборотнями выдерживали немногие.
До изобретения бронекостюмов, во всяком случае. Но и сейчас переверты могли убивать штурмовиков, не успевших активировать экзо-режим. Никто ведь не отменял дробящие удары и переломы шейных позвонков. Человека можно сбросить в лифтовую шахту. Придавить чем-нибудь. Утопить. Способов хватает.
Наоки и Коля быстро обшарили квартиру.
Временное затишье обманчиво. Переверты могут затаиться, выждать и напасть снова. Усыпить бдительность.
В шлемофоне звучали переговоры штурмовиков. Бойцы отчитывались о трупах, меняли позиции. Похоже, отряду удалось выстоять. Что ж, не зря они считались лучшими истребителями Хабаровска. Репутация заслуженная.
– Нам обещают подкрепление, – ожил шлемофон.
Голос Сергея.
– Хорошо, – буркнул Тадж. – А когда?
– Уже летят.
– Что происходит вообще? – не выдержала Шарапова. – Здесь несколько кланов. Они нас ждали. Сидели в засаде.
– Их много, – добавил Хиро.
– У меня один валялся на площадке, – заметила Катя. – А потом перевернулся. Они что, научились контролировать трансы?
В эпоху прорывов штурмовики выработали собственный сленг. «Транс», например, означал трансформацию. Момент обращения человека в зверя. Раньше считалось, что этот процесс естественный, он не контролируется разумом. Как только заходит солнце, оборотни перекидываются.
Так было раньше.
– Я не знаю, – отрезал Сергей.
– У меня колдырь лежал на площадке, – Наоки показала жестами Коле, чтобы держал входную дверь. Сама заняла позицию в центре длинного коридора. Так, чтобы видеть окно зала и поворот на кухню одновременно. Квартира выморожена напрочь, но в бронекостюме этого не чувствуешь. – У них новая тактика.
Батареи скоро полопаются…
Да какая разница?
Людей здесь не осталось.
– Пиксель, доложи обстановку, – приказал сержант.
– Я доложу, – встрял Дозер. – Мы подчистили балконы и карнизы со стороны двора. Они там налипли, как пчелы на мед.
– Крыша? – уточнил Хиро.
– Чисто, – сообщил Пиксель. – Я просветил тепловизором, на чердаке их не осталось.
– Повисите там, – голос сержанта подернулся статикой. – Вдруг вторая волна.
Случился прорыв.
Наоки понимала это хорошо.
Время от времени переверты обрушивались на какой-нибудь город, начинали инициировать всех подряд. Ну, как всех. Кого-то пожирали, они ведь хищники. Рациональные, гады. Вербовали тех, кто помоложе да покрепче. В зараженных городах самые низкие шансы на выживание у стариков, жиртрестов, инвалидов. Маленькие дети гибнут, подростки выживают. Это гребаный геноцид. Кто кого. Один биологический вид вытесняет другой. Хуже всего, насколько успела понять Наоки, дела обстоят в миролюбивых европейских странах. Варшавский договор трещит по швам, но помощь от Союза они получают. Неплохо обстоят дела у тех, кто примкнул к Японскому протекторату. Остальные превратились в звериные питомники.