Перевал Дятлова - стр. 46

Это, конечно, экстремальные случаи. Однако если мы говорим о превышении московского фона не в сотни и десятки раз, а просто в разы, то таких мест на земле множество.

Возвращаясь к Москве, и ее минимальному фону в 11 мкР/ч, важно понимать вот что. Лишь две трети этого фона вызвано радиоактивными излучениями, идущими от почвы и всего прочего, что находится на поверхности земли. А оставшаяся треть (то есть 3,5 мЗв/г) связана с облучением, идущим из космоса. У поверхности земли это излучение уже ослаблено атмосферой. Но если мы начнем подниматься, космическое облучение резко усилится. Люди, живущие в горах, получают космического облучения в разы больше, чем москвичи. На высотах, где летают пассажирские самолеты (7—12 км), облучение от космической радиации в сто раз выше, чем на уровне моря.

Умирают ли при этом пилоты от лучевой болезни? Нет.

Умирают ли от лучевой болезни жители Гуарапари? Нет.

Симптомы лучевой болезни начинают проявляться при двух условиях: во-первых, полученная доза приближается к 1 зиверту или превышает его; во-вторых, эта доза получена за сравнительно сжатое время – за несколько часов или дней. Ориентировочная «смертельная» доза – 5 зивертов.

Легко посчитать, сколько времени нужно москвичу, чтобы получить опасную дозу (в 1 Зв) от естественного фона – даже в районе с верхней границей фона, то есть в 0,2 мЗв/г, получить пять зивертов можно за 25 тысяч лет. И триста жизней не хватит, чтобы простой москвич мог в реальности получить такую дозу. Но даже если бы кто-то и прожил десять тысяч лет, – это не вызвало бы лучевой болезни. Для этого дозу нужно получить в срок, измеряемый днями или неделями. Если же дозу, пусть даже условно смертельную, растянуть на месяцы и годы, а тем более десятилетия, то ярко выраженных последствий может и не быть.

Таким образом, фоновый уровень радиации отличается от действительно опасных для жизни уровней в десятки тысяч раз. И вот про это надо обязательно помнить, когда заходит речь о техногенной радиации или авариях с радиоактивным заражением. Обычный, естественный, так называемый «фоновый» уровень радиации на данной местности меньше действительно опасных значений во многие тысячи раз. Поэтому если от последствий аварии уровень радиации где-то вырос в десятки раз по сравнению с тем естественным фоном, который был до аварии, то хотя звучит это, вроде бы, ужасно и пугающе, – но на деле, с бытовой точки зрения, подобное повышения может быть совершенно безопасным.

Все сказанное в полной мере относится к тем мерам контроля, которые применяют на производствах, связанных с ядерными технологиями. С одной стороны, есть, конечно, нормы и инструкции. В них расписаны «предельные уровни» и прочие ограничения. С другой стороны, есть реальная жизнь. Со всеми ее мелочами и непредсказуемыми сложностями, которые ни в какой инструкции не предусмотришь. А кроме этих непредсказуемых сложностей, над каждым начальником производства висит план выработки, причем выработка эта должна быть сдана в жесткие сроки. Так что в идеале (и в инструкциях) одно, а на деле (особенно на важных для военки производствах СССР в 50—60-е годы) работали так, как получалось, на глазок прикидывая разницу между ужас – и ужас-ужас-ужас.