Переспи со мной - стр. 3
– Я думала, что… что он умер? Говорили, я слышала, по телевизору, что большая кровопотеря, и он уже не сможет…
– Нет, и слава Богу! Суд должен судить его по всей строгости закона, суд справедливо решит его судьбу, малышка.
Мегги кинула злой взгляд на психолога. Чувство досады разлилось горячим глотком по груди Мегги. Суд решит. До этого момента маленькая девочка понятия не имела, что такое жажда мести, но вот сейчас… Сейчас она отчетливо воображала себе, как убивает обидчика сотни раз. Разными способами. Возвращалась еще и еще раз в тот момент, проигрывала ситуации, когда она не позволит себя обидеть. Суд решит… суд не вернет ничего в ее жизни! Ничего, ничего не могло утешить боль маленького человека.
– Анна, я не хочу говорить, можно я побуду одна? – Мегги опять спрятала голову в колени, крепко сжала себя за них и больше не произнесла ни слова.
– Конечно, милая, конечно. Я пойду. Увидимся завтра. Помни, дорогая, что самое главное – не разжигать в себе зло к обидчику.
Мегги ничего не ответила. Она даже не могла подобрать слов, чтобы объяснить, что с ней происходит. Дети не анализируют, не раскладывают по полочкам, не ищут причинно-следственных связей. Дети доверяют, искренне верят взрослым, ведь природа распорядилась так: пока ты ребенок, тебя оберегает взрослый. Когда взрослый рядом – ты в безопасности. Что происходит в тот момент, когда взрослый подрывает эту природную уверенность? Это как свалить карту нижнего ряда в карточном домике. Основа рушится, а за ней и все остальное…
Родители Мегги, держась за руки, сидели в гостиной. Психолог, которая, к слову, никогда в жизни не работала с детьми-жертвами насилия, присела на диван и кротким голосом стала тихо разговаривать с ними.
– Знаете, это очень глубокая травма. Она получена в тяжелом возрасте и нужно понимать, что невозможно от этого избавиться навсегда. Девочке придется очень долгое время быть на терапии с психологами. Боюсь, ей даже придется полностью поменять социум и всю свою жизнь… да? Понимаете меня?
Вспухшее лицо мамы Мегги опять затряслось от подходящих слез. Боль матери за боль своего ребенка – самая сильная. Боль, смешанная с горькой обидой за то, что она не защитила, не уберегла.
Как это происходит? Вот ты рожаешь маленькую крошку, бережешь ее и делаешь все возможное для ее безопасности – ловишь, когда она падает при первых шагах, с меткостью жонглера отметаешь летящие в нее предметы, на расстоянии чувствуешь, что кроха заболела – просто сердце мамы знает все. И вот она уже не маленькая крошка на руках, а вполне себе повзрослевший ребенок, который обижается, если ты провожаешь ее в школу – она же уже такая взрослая, какие проводы! И ты соглашаешься, потому что понимаешь, насколько важно поддержать своего ребенка. «Конечно, милая, ты такая взрослая, иди одна, будь осторожна». А сама едешь за школьным автобусом, стараясь, чтобы тебя было не видно, выходишь и из-за угла украдкой смотришь, дошла ли твоя такая взрослая и самостоятельная крошка. Делаешь все и отпускаешь, с щемящей болью отпускаешь, но знаешь, что так надо. Что она должна познать свои грабли и учиться принимать решения в этом мире. Но такое! Такое не предполагает никто. Никто не предупредит, никто не скажет… Конечно, мама Мегги винила себя. Как она могла отпустить свою крошечку, как она могла спокойно находиться дома, когда такое зло убивало нормальную жизнь твоей дочери. Твоей единственной, твоей плоти, твоей крови.