Переменные величины. Погода русской истории и другие сюжеты - стр. 28
Фактическое согласие исследователей использовать понятие «контекст» в качестве одного из базовых и при этом сравнительно «общепонятных» терминов филологии может служить при этом очередной иллюстрацией не только неполноты и внутренней противоречивости концептуальных схем в науке109, но также относительной достаточности взаимопонимания, которое, вслед за Львом Якубинским, можно было бы определить как «шаблонное»110– с той, впрочем, оговоркой, что оно свидетельствует не (только) о сбоях в научной коммуникации, а прежде всего – о самом ее наличии.
РИТОРИКА ВОСТОРГА И БЕЗГРАНИЧНОСТЬ ВЗАИМОПОНИМАНИЯ
Восторг есть напряженное состояние единого воображения.
А.С. Пушкин
По пояснению словарей, слово «восторг» обозначает «бурную положительную эмоцию», «необыкновенный подъем чувств, экстаз, упоение»111. Как и всякая эмоция, восторг не обязательно выражается словами и, даже если он опознается в преимущественном указании на акт речи, во всяком случае не обязывает к членораздельности112. Если на письме знаком сентиментальной меланхолии стало многоточие (введению которого в русской литературе сильно поспособствовал Н.М. Карамзин)113, то для восторга таковым должен, вероятно, считаться вослицательный знак, а еще точнее повторяющийся ряд восклицательных знаков, своего рода «многовосклицание». Так, в одном из ранних рассказов А.П. Чехова заподозренный в незнании правил препинания коллежский секретарь мучительно вспоминает, в каких случаях восклицательный знак ставится в официальных бумагах, пока в психотичном озарении не венчает им свою роспись «Коллежский секретарь Ефим Перекладин!!!». «И, ставя эти три знака, – продолжает Чехов, – он восторгался, негодовал, радовался, кипел гневом»114. На письме сильные эмоции требуют внелексических средств, в устной риторике – внесловесных усилий – голосовых модуляций, экспрессивной мимики и жестикуляции.
Риторические наставления, касающиеся восторга, иллюстративны при этом и к тем контекстам, в которых его переживание служит темой специальной рефлексии и целенаправленной аргументации. Для европейской культурной традиции таким – наиболее общим – контекстом должно быть, вероятно, сочтено богословие. В католической, протестантской и православной традиции размышления на тему восторга тиражируются неравномерно, но в той или иной степени объясняются гомилетически: восторг рекомендуемо сопутствует практикам богослужения и молитвы115. Так, по наставлению Макария Великого,
«будучи восхищен молитвой, человек объемлется бесконечной глубиной того века и ощущает он такое неизреченное удовольствие, что всецело восторгается парящий и восхищенный ум его, и происходит в мыслях забвение об этом земном мудровании, потому что переполнены его помыслы и, как пленники, уводятся у него в беспредельное и непостижимое, почему в этот час бывает с человеком, что, по молитве его, вместе с молитвой отходит и душа»