Переломленная судьба - стр. 57

– Ты почему не спишь?

– Ты знаешь, что ты только что говорил?

– Знаю, иногда я просыпаюсь от своего же бреда.

– Больше не кричи, смирись.

Ван Чанчи показалось, что эти слова говорит не Ван Хуай, а кто-то другой. Ведь его отец никогда не сдавался, никогда ни перед кем не склонял головы, а теперь он сидел, низко опустив голову. Ван Чанчи не мог разглядеть его лица, он видел лишь его макушку, которая уже побелела от седых волос.

– Спи, – сказал Ван Чанчи. – Я больше не причиню тебе хлопот.

С этими словами он закрыл глаза. Ван Хуай знал, что Ван Чанчи только притворился спящим, желая его успокоить. Тогда он погасил лампу, сполз со своей коляски на пол и улегся на циновку. Они еще долго притворялись, будто, равномерно посапывая, постепенно погружаются в царство снов, и все ради того, чтобы просто снять напряжение друг у друга. Но на самом деле в душе у них словно мчался паровоз, рвущий на части воздух оглушительным шипением: «Чух-чух, чух-чух…» Спустя какое-то время Ван Чанчи осторожно перевернулся на бок и украдкой посмотрел на пол, где лежал Ван Хуай. Тот хоть и лежал с закрытыми глазами, чувствовал на себе обжигающий взгляд сына, но тем не менее он даже не шевельнулся, делая вид, что предался полному спокойствию. Ван Чанчи пролежал больше минуты, глядя на три расположившиеся на полу фигуры, прежде чем перевернулся на другой бок. Тогда Ван Хуай незаметно открыл глаза и уставился в тусклое окно. Мерцающий свет уличных фонарей падал на деревья, на которых смутно различались листья. Вдруг Ван Чанчи повернулся обратно. Встретившись в темноте взглядами, отец и сын тотчас их отвели, стараясь уберечь друг друга от неловкости.

– Если будешь мечтать о возмездии, то еще не скоро восстановишь силы, – сказал Ван Хуай.

– Я клянусь, что отныне перестану разговаривать во сне, – ответил Ван Чанчи.

Однако его угрожающие бредни не прекратились, – то был голос его подсознания. Еженощно Ван Хуай усаживался у кровати сына, и как только у Ван Чанчи вырывалось во сне «Хуан…», отец тотчас его будил. Ван Чанчи пристально смотрел на Ван Хуая, сглатывал слюну, закусывал губу и закрывал глаза, будто обещая попробовать снова. А Ван Хуай, словно верный ночной страж, продолжал сидеть, временами засыпая прямо в своей коляске. Ван Чанчи, пусть бы он даже прикусил язык, не мог перестать разговаривать во сне. Но Ван Хуай раз за разом его тормошил и прерывал эти разговоры. Постепенно таких случаев становилось все меньше, а потом они и вовсе прекратились. День за днем здоровье Ван Чанчи улучшалось, и сон у всех остальных стал крепче. Как-то ночью Ван Чанчи вдруг позвал во сне Сяовэнь. «Сяовэнь, Сяовэнь…» – повторил он несколько раз, отчего сердца всех троих возликовали. Хэ Сяовэнь тотчас уселась на циновке и, всхлипывая, запричитала: «Я так долго ухаживала за ним, и он наконец произнес мое имя».