Переходный возраст - стр. 4

Сначала совсем немного… Сначала в нем просто появилась какая-то задумчивость, отрешенность, что ли. Он практически перестал гулять. Приходил из школы и сидел все время дома, рисовал, писал что-то в своей тетрадочке. Иногда – все реже и реже – за ним заходили мальчики из соседних домов, с которыми он раньше дружил. Были веселые, запыхавшиеся. Нетерпеливо давили грязными пальцами на кнопку звонка. Приносили с собой новенький, хрустящей бежевой кожей обтянутый мяч. Говорили:

– Здрасьте, тетя Марина! А вот можно Макс с нами погуляет?

– Конечно, можно, если он захочет.

Но он не хотел. По-взрослому вежливо и уверенно отказывался, фальшиво улыбался. Настороженно ждал, когда за ними закроется дверь.

На их девятый день рождения гости пришли только к Вике. Максим отказался сидеть с ними за праздничным столом, унес свою долю угощения в детскую и весь вечер провел там один.

Потом… Что было потом? Когда все стало действительно очень серьезно? Когда ему было десять?

Когда ему было десять (он тогда учился в четвертом классе), Марину вызвала в школу классная руководительница. Она сказала, что Максим регулярно отнимает и съедает завтраки своего одноклассника Леши Гвоздева (Марина как-то видела его – щуплого болезненного мальчика с нежно-голубыми венками, просвечивающими сквозь кожу лица) – глазированные сырки и булочки с маслом, которые тот приносит с собой из дому. Это стало известно только вчера – какая-то девочка увидела и пожаловалась. Сам Гвоздев не решался рассказать об этом ни учителям, ни родителям: Максим обещал, что, если что-нибудь выяснится, он задушит его и зароет в лесу.

– Зароет в… лесу? – тихо переспросила Марина.

– Вот именно. В лесу, – с непроницаемым лицом повторила классная руководительница. – Хотите знать, что было потом?

Марина попыталась представить себе Максима, обеими руками сжимающего тонкую цыплячью шею Леши Гвоздева. Вылезающие из орбит, налившиеся кровью глаза Леши Гвоздева, ужас на посиневшем лице…

– Потом я попросила вашего сына остаться после уроков и спросила его: как же можно так поступать? Знаете, что он ответил?

Марина отрицательно покачала головой.

– Он ответил: «Мне все можно». – «Это почему?» – поинтересовалась я. И он мне сказал… Знаете, что он мне сказал?

– Что?

– Он сказал: «Мне все можно, потому что я королева».

– Королева? – изумилась Марина. – Может быть, все же король?

– Нет. Королева. – Классная руководительница посмотрела на нее, как на душевнобольную. – А вы думаете, если бы он сказал «король», это бы все прояснило?

Потом, когда Марина, нервно расхаживая по комнате и периодически срываясь на крик, спрашивала сына, что все это значит («Разве я тебя мало кормлю?», «Может, Леша тебя чем-то обидел?», «Ты действительно грозился его