Пепел - стр. 17
– Я говорил! Где твои мозги, черт возьми! – закричал он. – Ты – моя дочь! Ты обязана меня слушать!
И только я открыла рот, чтобы как-то оправдаться, как рука папы хлестнула меня по лицу. Боль расползлась по щеке, сердце лихорадочно забилось. Я упала на пол и подтянула ноги к себе, у меня затряслись губы, грудь неслась ходуном от нахлынувшего страха.
– Почему ты так себя ведешь? Почему? – мне казалось, он говорит с кем-то другим. Потому что в ответах отец не нуждался, иначе не последовали бы второй и третий удары. Не по лицу – по рукам, ногам. Я сжалась, подобно зверьку, выставляя перед собой локти. Закрыла глаза и просто ждала, когда все закончится.
В памяти вспыхнула улыбка Вити, его голос и пакет с подарками, который я спрятала в почтовом ящике соседки, так и не решившись принести его домой. От него веяло летом, детством и счастьем, навсегда улетевшим из моей комнаты.
– И не смей жаловаться матери, если не хочешь, чтобы и она получила! – донеслось до меня. – А увижу рядом с этим шакалом, и ему достанется. Это все ради твоего блага, Рита. Понимаешь? Потом ты мне скажешь спасибо.
Отец ушел на диван, а я на трясущихся ногах пошла к себе в комнату. Слезы катились градом по щекам, мне хотелось кричать, хотелось убежать вниз, к Вите, прижаться к нему и услышать слова поддержки. Однако я прекрасно понимала – если отец смог поднять руку на собственную дочку, то и на других сможет. Меня он ударил раза четыре, а Витю… на него он точит зуб, и неизвестно еще, чем это обернется.
Когда через полчаса вернулась мама, они с отцом позвали меня обедать, но я притворилась, что сплю. А вечером сослалась на тошноту, лишь бы никого не видеть.
На следующий день за завтраком папа не сводил с меня глаз, в них читалось сожаление, он и в школу проводить вызвался и предложил вдруг сок с шоколадкой купить. Но я молча качнула головой.
– Прости, дочка. Я… я виноват, я не должен был. Просто Олег… – я не поверила в извинения, ведь это было не в первый раз, вполне возможно, далеко не в последний.
– Угу.
– До вечера, будь осторожна, – прозвучало довольно фальшиво из уст папы. Я ничего не сказала родному человеку, медленно превращающемуся в монстра.
Общение с Витей я решила тоже разорвать. Это был самый сложный и невероятно тяжелый шаг. Я плакала каждую ночь, закрывая ладонью рот, чтобы скрыть всхлипы. Мы и без того почти не виделись, у меня не было друзей, никого. А Шестаков… он был моим светом, единственным лучиком в этой темноте.
Но страх, что отец может покалечить его, брал вверх. Тем более папа настойчиво продолжал встречать меня со школы и провожать. Уже даже одноклассники подшучивали: мол, Рите не пять лет, а как будто в садик ходит, за ручку с родителями.