Пепел кровавой луны - стр. 4

– Нет-нет, спасибо, я лучше из чашки, – отказалась я, представив, как буду балансировать с полным до краёв блюдцем в плетённом кресле-качалке, куда уговорил меня усесться профессор в начале нашей встречи.

– Ну, как изволите, – улыбнулся Лусин, отчего его тонкие закрученные, как у Сальвадора Дали, усы взметнулись вверх, и, шумно отхлебнув чай из блюдца, продолжил: – У маньяков, как вы их называете, могут проявляться психические заболевания различной степени – например, в случае психотических приступов, когда ощущение реальности расщепляется, больной человек может верить в то, что он является другим человеком или что какие-то иные сущности вынуждают его убивать.

– Сущности? – переспросила я.

– Ну какие-нибудь демоны… или биополя, излучаемые космосом. Был такой немецкий врач и целитель, в конце восемнадцатого – начале девятнадцатого века, – Франц Месмер, вот он проповедовал учение о "животном магнетизме", не лишённое, между прочим, смысла. Есть множество достоверных фактов, подтверждающих эффективность его методики. Не будем забывать и о гипнозе, элементом которого может быть самогипноз. Я вот, кстати, практикую мою новую методику – нейрогипноз. Весьма эффективен, как-нибудь продемонстрирую. Ну а в случаях, о которых вы мне поведали, такой сущностью, влияющей на поведение индивида, может быть Луна, особенно в полнолуние.

Я взглянула в окно – тогда Луна лишь зарождалась, и от дополнявшего тонюсенький серп еле видимого диска струился серебристо-пепельный свет.

***

Профессору было лет сорок с небольшим, жил он в одиночестве на окраине города в небольшом деревянном доме с мезонином, окружённом старинным яблоневым садом. С полгода назад, окончательно рассорившись со столичным научным сообществом, не признававшим его теоретические воззрения с элементами мистицизма, он переехал в наш город. Точнее говоря, вернулся. Вернулся в заколоченный дом, в котором когда-то жили его родители и где он провёл, по его словам, "весьма противоречивое, но познавательное детство, заставившее его потом окунуться в психологию и психиатрию".

Злые языки из старожилов всякие сплетни про родителей Льва Лусина рассказывали. Мать будущего профессора, будучи женщиной властной, амбициозной, хотя и никогда не работавшей, постоянно третировала своего мужа – "интеллигента-ботаника", протиравшего штаны в каком-то научно-исследовательском институте: "Все, мол, уже диссертации позащищали, кандидатские, докторские, профессорами стали, а ты?!". А он молчал, опустив голову, потом брал гитару, поднимался в мезонин и хриплым голосом под неловкие аккорды распевал песни Высоцкого, Галича и прочих бардов. Выпивать стал. Чтоб не рушить и без того уже шатающийся семейный бюджет, в гараже собрал самогонный аппарат. Продукт получался качественный, на вид как слеза и практически без сивушного запаха. Разливал он его в литровые стеклянные банки, аккуратно закрывая их пластиковыми крышками. Сам пил и соседям раздавал. Мать по началу хотела разгромить эту его подпольную лабораторию, а потом сообразила, что соседям можно не просто раздавать, а за денежку. Взяла "бизнес" в свои руки. Ну и чтоб качество товара проверять, сама стала пробовать. И тоже втянулась. Короче, вскоре они уже пили вдвоём. По стакану выпьют – "любовь-морковь", даже ещё одного ребёночка зачали, но вот после второго стакана – скандал. До драки доходило. И так – много лет. Лёва уже школу заканчивал, учеником был прилежным (в силу этой прилежности да ещё и худосочного телосложения в отца в классе его дразнили "ботаником"), надо было с институтом определяться, и чтоб не видеть родительских распрей, допоздна сидел в школьной библиотеке. А младшей Лёвиной сестрёнке Тамаре, Томочке, всего шестой годик шёл – вся ругань и драки на её глазах происходили. Когда мать об голову отца гитару расколотила, Томочка долго плакала – папу жалела. Матери, чтоб её успокоить, даже пришлось ей крепкий подзатыльник дать. Тогда у Томочки первый приступ астмы и случился.