Пепел и лёд - стр. 37

Взбешённая Аринна ворвалась в гостиную, когда девушки уже допили чай, заварили себе новую порцию, Каро принесла из своей комнаты домашнее варенье, а Веста сравнительно свежую, вчерашнюю, выпечку из отцовской пекарни. Пахла она всё равно одуряюще – ванилью и сдобой. А как известно, нет лучшего лекарства от всех тревог, чем сладкое на ночь.

– Ты! Считай, твоя спокойная жизнь окончена. Нет, просто – жизнь окончена! – наставив указательный палец на Весту, патетически провозгласила она. – Я этого так не оставлю! Ты сломала Аннет руку, наставила нам всем синяков, а у меня из-за тебя теперь шрам будет!

И она отвела в сторону волосы на шее, демонстрируя аккуратно залепленный пластырем участок затылка.

У Весты отлегло от сердца. В глубине души она немного переживала, всё ли нормально с Аринной и остальными. Видя, как та скачет и находит в себе силы плеваться и ругаться, и услышав, что остальные отделались синяками – сломанная рука так вообще пустяки, в лекарском крыле её вправят, залубкуют и через неделю будет как новенькая – она окончательно уверилась, что всё обошлось.

Веста встала, сознательно загораживая собой снова съёжившуюся от ужаса Каро.

– Это твоя жизнь окончена, если посмеешь мне навредить. Не я, а ты угрожала сокурснице, собрала организованную банду и третировала её, морально и физически. За подобное поведение, согласно уставу Академии, положено моментальное отчисление без права восстановления. И блокировка всего магического потенциала. Вернёшься к маме и папе недоучившейся куклой без магии! – припечатала она.

Известно, что нет ничего страшнее для аристократки, чем гнев родителей. Вот и Аринна не стала исключением. Побелев от сдерживаемого гнева и страха одновременно – похоже, устав Академии она даже не открывала – красотка отступила, оставив после себя ядрёный дух смеси нашатыря и какого-то тяжёлого цветочного парфюма.

Веста упала в кресло, как марионетка, у которой перерезали ниточки.

Встретилась взглядом с изумлённой и восхищённой Каро. И наконец выдохнула.

8. -7-

Лекса

Выпотрошенный труп обнаружили ранним утром первые торговцы, пришедшие на рынок разложить свой товар.

То, что раньше было средних лет мужчиной с залысинами, в неброской, но дорогой одежде, кто-то живописно разбросал по базарной площади. Кишки поблёскивающей лентой свисали с фонарного столба, голова дерзко подмигивала перекривившимся в судороге глазом с деревянного прилавка, за которым Молли Брауншвейг обычно торговала колбасой.

Собственно, на её вопль и прибежали первые, уставшие после ночного дежурства и бдевшие из последних сил полицейские. Обозрели происходящее, помянули добрым словом чью-то мать, и ещё несколько родственников и животных за компанию.