Пенелопа пускается в путь - стр. 5
– Помочь? – спросила Пенелопа, и обрадованная подружка невесты подскочила, чуть не обрушив груду тарелок.
– О да! – воскликнула она куда более пылко, чем того заслуживала ситуация.
– И что надо делать?
– Принести с веранды остальные торты, разложить пирожные и конфеты, помыть фрукты, – стала она торопливо перечислять, – ну, естественно, сервировка и напитки и…
– Достаточно, – осадила ее Пенелопа и спросила: – А где же Адам?
Женишка, конечно, звали несколько иначе, но не обыграть имя племянницы было трудно, и с Пенелопиной легкой руки прозвище пристало прочно.
– Адам? Я думаю, она ему позвонила, – заметила подруга Евы трезво. – У нее же мобильник в сумке.
Да, действительно. В сумке у Евы уже полгода пребывал мобильник, оплачиваемый фирмой, на сегодняшний день именно Ева со своей компьютерной специальностью фактически если не содержала, то питала семью, правда, и ей не сразу удалось пристроиться на хлебное место, до того за всех вкалывала мать, ныне оставшаяся вместе со всем своим проектным институтом не то чтоб совсем не у дел, но не у дел серьезных, у мелких делишек, скажем так. И ей еще повезло, ибо отец семейства не работал уже так давно, что Пенелопа не могла вспомнить профессию, которой он некогда владел. К счастью, на подходе был брат, недавно приступивший к трудовой деятельности, правда, в сфере, бесконечно далекой от той, которую он после пяти лет учебы уже наивно полагал своей… Да, такова нынче связь времен и поколений, у того же Адама сидели без работы отец и старший брат, а кормила всех мать, отправившаяся аж в Америку вкалывать то ли няней, то ли уборщицей, и не она первая, Пенелопа знала пару таких лично, армянские жены и матери с высшим образованием, а то и кандидатской степенью пылесосили квартиры американцев, возможно, и окончивших некогда начальную школу, и нянчили детишек важных тамошних дам, занимавших высокие посты типа старшей продавщицы супермаркета, а гордые армянские мужчины существовали на добытые таким образом доллары в ожидании своего часа, только вот механизм часов все еще собирался и не исключено, что – по крайней мере, частично – из бракованных деталей…
Часы (не те) пробили четверть четвертого, когда отворилась входная дверь, и в прихожую… нет, не ворвались или хотя бы вбежали, а вступили неспешным шагом далеко не запыхавшиеся родители невесты. А ведь у них мобильника нет, подумала восхищенная подобным презрением к житейским мелочам Пенелопа.
– Ну и погодка, – только и сказала мать исчезнувшей невесты, складывая мокрый зонтик.
– Да, погодди что надо, – согласилась Пенелопа, с недавних пор то и дело переходившая на итальянский… видимо, на нее подействовал пример оперного театра, ныне, не в пример прошедшим временам, выпускавшего беспримерно редкие премьеры на языке Верди и Россини… а что такого, не дискотечным же модам следовать!.. Конечно, Пенелопа не разделяла радикализма sister, а вернее, sorella, последнее время Анук на привычное прозвание не откликалась, она игнорировала английский из принципа, «достаточно того, что тупые и самодовольные англосаксы, не способные освоить ни один язык, кроме собственного, заставили все человечество вызубрить этот самый собственный – хочешь, чтобы дядя тебя выслушал и дал конфетку, детка, научись просить понятными ему словами… я, извините, под их дудку плясать не собираюсь», изрекала она надменно… Вполне позволительный каприз для женщины, чей муж свободно говорит на ненавистном леди диалекте, Пенелопа себе подобного гарантированного домашней конституцией свободомыслия позволить не могла и даже стала в какой-то момент тихонько заучивать английские словеса с туманной идеей «начать жизнь сначала», кто виноват, что она родилась в закрытой стране, не имея никакой возможности развить свои природные способности в надлежащих условиях, как то делали отпрыски сегодняшних богатеев, наделенные не столько способностями, сколько возможностями, но позднее она поняла, что начать сначала можно лишь, вернувшись в материнскую утробу и выбравшись из нее в более подходящий миг на часах истории, так что лучше уж постараться получать удовольствие от жизни, пусть и не вовремя начатой, и потому перешла с невразумительного английского на благозвучный итальянский, а поскольку слов из лексикона Данте и Петрарки она знала пять-шесть, то пополняла свой словарь, итальянизируя русские и армянские.