Печать безмолвия - стр. 15
– Ты как? – спросил мужской голос с акцентом.
Я с трудом открыла глаза, показав жестом «окей». Все тот же спаситель в этот раз держал меня на руках.
– Помощь нужна? – издалека крикнул один из полицейских.
«Номер три» вопросительно посмотрел на меня. Я тут же надела на лицо маску с приветливой улыбкой, и спустилась на землю.
– Спасибо, офицеры! Сами справимся, – ответил баскетболист.
Танцующие, испуганные инцидентом, вернулись в свои миры и продолжили шествие. Спаситель все еще стоял рядом, внимательно всматриваясь в мое лицо.
– Проводить тебя?
Я сложила руки в жест «намасте» и отрицательно помотала головой.
– Тогда береги себя. До встречи! – прокричал он на ходу, догоняя танцующую компанию.
А я направилась в сторону дома. Сама себя напугала. По сути, до сегодняшнего дня я не сделала ничего такого, за что могла стать объектом преследования полиции. Там – в толпе меня парализовал какой-то животный, первобытный страх, будто я находилась на пороге исчезновения с лица Земли. В целом танцоры мне понравились, да и Центральный парк раскрылся по-новому с необычного ракурса. Но главное – это то, что творилось внутри. Вот где настоящее искусство! Будто на стены идеально оштукатуренного белого помещения выплескивали ведра разноцветных красок, воздух наполнялся радугой брызг с ароматом жвачки, приветственные фанфары трубили, встречая яркие впечатления.
Я вернулась в квартиру на третьем этаже с узкими окнами, выходящими на тихую улочку. Ничего примечательного. Обычное жилье со встроенными шкафами и кухней, которое меняло владельцев чаще, чем переворачивались страницы в настенном календаре. Когда я очутилась в Нью-Йорке, у меня не было никакого плана. Я заключила стандартный договор аренды на квартал с возможностью продления. В следующем месяце он заканчивался, и, по правде говоря, я не знала, сколько у меня осталось времени, и буду ли я еще здесь.
Я напоминала себе дикую амазонку, охотившуюся на эмоции. Жадно заполняла закрома на предстоящую зиму, которая рано или поздно взойдет на престол, и я неизбежно кану в вечности, вернувшись туда, откуда пришла. Я и мечтать не могла, что задержусь так надолго. И уже даже успела привыкнуть к ограничениям. Внутренний голос в отсутствии внешнего стал будто громче, или это я его слышала теперь отчетливее. У невозможности говорить оказалась масса вторичных выгод. Слова не расходились с действиями. Не нужно было поддерживать бесполезные светские беседы, спускаясь вместе с соседкой по этажу, болтать с персоналом кафе или магазина, подсказывать туристам дорогу. Раньше все это, как оказалось, меня дико раздражало. Нет, вежливость не мой конек. Скорее безбашенность с оттенком легкой придури.