Пчелы острова Флибустьеров - стр. 6
А кое-кто считает, что женщины погубят меня. Как римский император Клавдий стал посмешищем из-за своей третьей жены, а четвертой позволил убить себя. Об этом не следует забывать….
Утро. Я снова на плотике греюсь на солнце. Мне не хочется путешествовать, мне хочется понять, кто и как направляет их. Конечно, можно в Риме вина попить сейчас или поглазеть на стройных тамошних женщин в коротких туниках. Но только не в гладиаторский бой! Сколько же можно?
Хотя, в сущности, мне плевать – мне и тут хорошо: я загораю. Всему свое время. Желание немедленно броситься в пучину неизвестности напрочь отсутствовало. Я бы сказал – было не больше его во мне, чем в каменной глыбе острова Пасхи.
Вообще-то я любитель долгих размышлений с развернутой аргументацией и логическим обоснованием различных версий. Вот и займусь сейчас…
Когда солнце дошло до зенита, я все еще улыбался собственным мыслям. Грести к берегу и тащиться домой на обед не хотелось – пропускаем. Следующий пункт в распорядке дня – Адмиральский час.
Поудобнее улегся на плотике полупогруженном в воду и закрыл глаза. До вечера еще успею помедитировать. А может, возьму отгул на сегодня? По крайней мере, вздремну полчасика, а там видно будет.
Этот очень жаркий день мне казался печальным, и я не понимал почему. В голове замелькали какие-то неясные образы – они мучили и доставали, но не мог им найти названия и не знал, как от них избавиться. Один таки уперся откуда-то из глубины сознания, и выдержать этот чертов взгляд было решительно невозможно – хотелось смыться куда-нибудь к чертям собачьим да поскорей. Главное – лицо с плотно сжатыми губами было мне незнакомо.
Пытался заснуть – да где там! Так долго и сильно стискивал зубы, что заныли челюсти. Попытался разжать их, расслабив мускулы подбородка, но они сами собой сжались опять. Должно быть, это от страха. От страха перед неизвестным, что таращится изнутри меня самого.
Вскоре от страха этого охватило желание умчатся куда-нибудь в неведомое – пусть даже на песок Колизея. И пусть трибуны заходятся в реве, пусть будут вопли и стоны, боль, кровь и кишки из вспоротого живота – лишь бы не этот взгляд. Взгляд изнутри меня самого, выматывающий силы и сковывающий волю.
А ведь я лишь хотел вздремнуть! Теперь готов кого угодно порвать на куски лишь бы вытравить из себя самого то ли страх, то ли боль души, то ли черте что непонятное. С ним вряд ли найдется общий язык.
Я вдруг почувствовал отчаяние – а не подхватил ли эту заразу в одном из своих путешествий? Теперь, угнездившись в душе, она будет портить мне жизнь.