Паутина земли. Рассказы современных авторов - стр. 2
Вскоре мать устроилась на работу телеграфисткой, а Любка целые дни проводила с дедом. Поначалу она пугалась его изуродованного лица и отказывалась спать вместе с дедом на теплой печке. Но дед знал, чем Любку приманить: он рассказывал ей сказки. Помнил их он несметное количество. И Любка, никогда еще в своей коротенькой жизни не видевшая книжек, увлеченно слушала деда, пытаясь представить в своем неискушенном воображении Ивана Царевича, Елену Прекрасную, коварную Бабу Ягу и злого Кощея. Постепенно Любка с дедом стали друзья не разлей вода.
У деда болели ноги, и он передвигался по избе, неловко переваливаясь с одной ноги на другую. «Деда, ты ходишь, как уточка», – говорила Любка. Она нарочно кривила ноги, совсем как дед, и показывала ему, как ходят утки. Дед смеялся и говорил: «Я не уточка, а селезень». «А кто такой селезень?» И он объяснял ей, кто такой селезень, и заодно рассказывал сказку про гадкого утенка, из которого вырос вовсе не селезень, а прекрасный лебедь. А Любашка внимательно разглядывала бугристое лицо деда с седыми, торчащими во все стороны бровями и спрашивала: «А ты, дед, можешь превратиться из селезня в прекрасного лебедя?»
Старик только хмыкал и тут же предлагал Любке:
«Тюрю будешь?»
Хотя мог бы и не спрашивать: есть Любка хотела всегда. Она уплетала за обе щеки и овощную похлебку, и вареную картошку, но особенно любила тюрю с молоком. Молоко в доме появлялось нечасто, а когда появлялось, дед крошил в миску с молоком кусочек хлеба и потчевал Любку, приговаривая: «Ешь молочко, дитю без молока нельзя расти».
Зима в тот год стояла студеная, а у Любки из обуви только чуни. Дед на мороз из избы ее не выпускал. Лишь изредка, когда погода позволяла, он брал с собой Любку отоваривать хлебные карточки. Дед сажал Любку на салазки, укутывал ватным одеялом и, с трудом передвигая скрюченные недугом ноги по заснеженной улице, вез ее вдоль невзрачных и низких бревенчатых домишек. Укутанная по самый нос Любка вертела головой в разные стороны, с удовольствием любуясь искристым снегом и разглядывая спешащих по делам хмурых людей. Эти походы за хлебом казались Любке необыкновенным приключением. Они приоткрывали ей дверь в другой, большой мир, отличавшийся от ее мирка, состоящего из печки, деда, его сказок, тюри по утрам и вечно ворчащей тетки Кати. А мать Любашка теперь почти не видела: та завела себе на службе кавалера – лишившегося на фронте правой руки старшину, который теперь командовал молоденькими телеграфистками – и дома почти не появлялась.
Но обычно дед ходил получать хлеб по карточкам один, оставляя Любку сидеть на едва теплой печке. Любка, укутав худые ноги одеялом, послушно ожидала деда и, как мультфильмы, прокручивала в голове сюжеты сказочных историй, рассказанных дедом. Хотя сама Любка сравнения с мультфильмами тогда не поняла бы: мультики будут смотреть ее дети потом, когда закончится страшная война и пройдут годы… А Любка просто будто бы погружалась в другой, волшебный, мир настолько, что забывала на какое-то время о постоянном чувстве голода. И постепенно покидали ее детскую душу гнетущие воспоминания о ненавистном отце, который съедал в пьяном угаре их с мамой паек и со злости вонзал нож в столешницу, когда мама пыталась у него забрать кусочек хлеба для Любки. Ей было тепло и спокойно на печке. Так и бродила Любаша по сказочным тропинкам, пока с хлебным пайком не возвращался дед.