Патрициана - стр. 2
Норен помнил. Помнил ночью и помнил днём. Помнил, когда ел свою еду и когда кнут врезался в его спину. Но сколько бы ни помнил он о ней, энтари не позволяли ему выполнить долг. Смерть оставалась так же далеко, как и два десятка пайков назад.
И ещё он говорил – стоя в своём лазурном одеянии из тончайшего шёлка спиной к бесконечности открытого неба и глядя в глаза семерым своим ученикам:
«Если катар-талах потеряет саркар, он должен броситься на врага с голыми руками и продолжать бой. Если катар-талах потеряет руки, он должен использовать ноги, чтобы уничтожить врага. Если катар-талах потеряет ноги, он должен ползти вперёд, чтобы зубами вцепиться в горло врагу».
«Хотел бы я знать, что он сказал бы сейчас?» – спрашивал Норен себя иногда и тут же отвешивал себе мысленный удар по лицу. Он знал, что любимая надсмотрщиком порка – слабое наказание за сомнения, которые терзали его, но поделать с собой ничего не мог.
«Я становлюсь слабым», – равнодушно думал он. Но желание порвать цепь давно уже прошло, и на смену ему пришло одно—единственное – встретить свою смерть.
Тьма казалась бесконечной и немой. Так что когда тишину бесконечной ночи огласил скрежет замка, Норен не сразу поверил, что слышит его наяву.
Свет факелов взметнулся, озаряя каменные стены его камеры, покрытые давно засохшими потеками крови – не его.
Один единственный человек переступил порог. Крупный – непохожий на тех энтари, которых Норен видел до того, как попал сюда. С обвислым брюшком, до краёв наполненным вином, так что тога некрасиво обтягивала его.
– Вот и ты, Помпейский Пёс, – усмехнувшись, произнёс он – Доволен ли ты нашим гостеприимством?
Норен не сдержал хриплый смешок.
– Не жалуюсь, добрый господин.
– Ты стал вежливей. Неужели наши переговоры продвинулись? Скажи, Корнелий, продвинулись переговоры?
– Нет, патриций. Пленник упорствует.
– В чём же причина? Или вы разучились вести допросы?
– Мы применили обычный набор мер. Приглашали мастеров с востока. Однако мы всё ещё ждём разрешения убить его или покалечить.
– Я зачем-то нужен вам целым… бедный, бедный господин, – губы Норена искривила улыбка. От мысли о том, что они боятся его смерти сильнее, чем он сам, ему становилось смешно.
– Он не безумен?
– Иногда находит, господин. Но по-прежнему опасен, так что мы не снимаем цепи.
Хозяин оглядел с головы до ног хрупкую фигуру, увитую толстой железной цепью, как плющом. Из-под звеньев виднелись обтянутые белой кожей рёбра и впалый живот.
– Спать в этом удобно, Пёс?
– Затекает вон там… под лопаткой. Но слуги массируют плетью по утрам, – и снова безумный смех.