Патч с Озимандии - стр. 23
– Мы делаем все возможное, чтобы сгладить социальное напряжение в колонии, – проговорил Гутьеррес.
– Должно быть, ничего, кроме этой канцелярщины, вы не сможете сказать даже Высшему Судье, когда предстанете перед ним, – ответил со вздохом Кришна, после чего одернул шервани, развернулся на месте и направился к выходу из зала.
Его речь произвела эффект детонатора. Скучное рутинное заседание мгновенно превратилось в птичий базар. Ораторы перекрикивали друг друга, забыв про регламент выступлений. Одни защищали политику «Юнити», называя Кришну популистом и радикалом. Другие взывали к гуманизму, требуя пересмотра социальной политики. Об изначальном вопросе все забыли, и призывы спикера вернуться к конструктивному обсуждению пропадали втуне, пока он вручную не поотключал микрофоны половине зала, а некоторым удаленным участникам вовсе не отрубил каналы. Только после этого стало потише, и стало возможно провести голосование.
Решение о лекарственном сборе было принято, хотя правильнее было бы назвать это словом «продавлено» – при большом числе голосов «против». Альтернативная резолюция о необходимости хотя бы подумать о единой системе социальной помощи – не прошла. Злые друг на друга парламентарии стали расходиться.
Я тоже поднялся со своего места, раздумывая о том, успею ли я еще до отъезда забежать в клинику и пройти хотя бы какой-нибудь экспресс-скриннинг, как вдруг меня остановило высветившееся на экране сообщение от спикера: «Подойдите к правительственному лифту, пожалуйста».
***
Лифт поднял меня и хранящего молчание Гутьерреса на один из верхних этажей Симмонса, закрытых для публики. Мне доводилось здесь бывать ранее, когда я захаживал в гости к Кади. Вот только прошли мы не в его кабинет, а дальше по коридору с белоснежными стенами – к широким, но почти незаметным на фоне стены дверям, которые бесшумно разъехались в стороны перед нами.
Но еще до того, как мы вошли в них, меня поджидала неожиданность. Навстречу нам, в безукоризненном сером костюме и с планшетом подмышкой вышла Астрид Оксенштерна, приветливо кивнувшая Гутьерресу, а затем и мне, и направившаяся по своим делам, постукивая каблуками дорогих туфель.
О том, что моя старая знакомая после спасения из Колодца сделала карьеру в «Юнити», я был наслышан, мы пару раз с ней общались. Но я не знал, что взлетела она настолько высоко, чтобы запросто захаживать в двери, открывшиеся сейчас перед нами. А я, конечно, уже догадался, куда мы пришли.
Кабинет Мустафы Харима, Председателя Правления «Юнити», известного под ником Монд, был вдвое просторнее, чем у Кади, благодаря широкому панорамному окну, выходящему на юг, за которым сияло выглянувшее из-за облаков оранжевое солнце. Воздух был наполнен каким-то сладким восточным ароматом, что-то вроде ладана. За ажурным прозрачным столом расположился сам хозяин – высокий, смуглый, с лицом, прошитым жесткими морщинами, с сединой в коротко остриженных волосах.