Пастыри. Последнее желание - стр. 7
Когда детство кончилось, Илья не заметил. Скорее всего, наиболее ярко он ощутил, что все, детства больше нет и никогда не будет, в армии.
Вроде такая же весна, такое же небо и даже тополя у дувалов такие же – с блестящими, словно бы лаковыми, листочками…
Только все дорожки в той забытой всеми богами стране у подножья фантастически красивых гор – кривые…
И окошек в сложенных из камня хижинах нет…
И дети, а также их родители в ладоши хлопают, только когда танцуют сарги, бешеную пляску над телом убитого врага…
А еще эти черноголовые дети не умеют смеяться. Правда, взамен они умеют минировать горные тропы и стрелять из всего, что стреляет. Эхо от выстрелов долго гуляет между скал, а ты уже знаешь – кто-то из пацанов, из тех, с кем еще пару минут назад курил один хабарик на двоих, уткнулся лицом в сухую траву. Все, он – больше не человек, не Вован, не Игоряха, не Санек. Он – «груз 200», похоронка на сероватой бумаге и слезы матери…
И все же, все же, даже если они стреляют в тебя, они – дети, и нет большей несправедливости, чем убитый ясным весенним утром ребенок. Он лежит на желтых камнях, под синим-синим небом, и в глазах его отражаются маленькие белые облачка, похожие на овец, которых он еще вчера гнал с пастбища.
С тех пор Илья возненавидел весну…
Впрочем, это все уже давно в прошлом – и чужие горы, и никелированная длинная «буровская» пуля, пробившая плечо за месяц до дембеля. Самолет, госпиталь, операция, другой госпиталь, еще одна операция и – суровая врачебная космиссия, единодушно вынесшая вердикт: «К строевой службе не годен по состоянию здоровья».
Вернувшись из горной азиатской страны в Москву, Илья вдруг остро ощутил, насколько столица оторвана от остальной России, да и всего мира. И еще он понял, почему ТАМ, на войне, не любят тех, кто родился и жил ТУТ, в Москве. Это как с американцами – вроде и неплохие они люди, однако ненавидят их во всем мире люто. А москвичи, выходило, – это русские американцы, люди добрые, но инфантильные, шумные и бестолковые, сытые и без комплексов.
Для тех, кто не живет, а выживает, нет ничего страшнее человека без комплексов. Это Илья почувствовал, ощутил, впитал в себя. И перестал быть москвичом…
Поддавшись уговорам отца и настоятельным просьбам матери («Ты уж как хочешь, сынок, а без образования сегодня – никуда. Мы люди не богатые, так жизнь сложилась. Так хоть ты карьеру сделай»), Илья поступил в финансово-экономический университет. Не то чтоб он спал и видел себя бухгалтером, просто все равно ему было. Перед глазами еще стояла желтая горная пыль, в ушах еще слышался грохот талибских ДШК, а по ночам снились такие сны, после которых хотелось по неимению огнестрельного оружия просто вскрыть себе вены…