Пасть: Пасть. Логово. Стая (сборник) - стр. 143
Телевизор выключен, кремлевских курантов она не слышит. Вместо них – зловещий бой старинных часов в углу. Двенадцать ударов. За окном крики, разноцветные ракеты чертят небо.
Катя наливает шампанское. В три бокала. Рука не дрожит.
Капитан встречает Миллениум в семейном кругу. Хотя теперь он не Капитан – появилась семья, другая работа. Другая фамилия. Новая служба много времени не отнимает. А увлечение у него одно. Прежнее.
У них с женой гостья, женщина с короткой стрижкой. Примерно его возраста – и лет на шесть-семь старше жены. Празднично накрытый стол. Женщины оживленно общаются – он расслабился в кресле и не прислушивается к разговору. На вид не прислушивается. Улыбается благодушно. Без оружия и униформы вид у Капитана самый мирный, но глаза те же – холодные и цепкие глаза убийцы. Но к его взгляду не присматриваются.
Тьма. Холод. Зверь лежит неподвижно, любое напряжение мышц отдается болью. Он нашел убежище и пробудет здесь до следующей ночи. О том, что сегодняшняя разделяет тысячелетия, зверь не знает. Он вообще давно ничего не знает, кроме самых простых вещей: голода, еще раз голода и дикого голода. Умеет он тоже немногое: убивать и не быть убитым. Жизнь его проста и по-своему гармонична. Зверь счастлив.
Непонятные звуки снаружи. Он поднимает голову. Громадная пасть приоткрывается.
Офицерское общежитие. Веселые голоса, выстрелы шампанского, девичий смех, разудалая песня под гитару. Сегодня можно все, сегодня комендант отдыхает. Миллениум! Руслан попал сюда сразу после операции – с корабля на бал. В той же униформе, на правом рукаве – кровавое пятно. Никто не удивляется – и не такое видали.
Недавно вернувшиеся ребята говорят о перестрелках и зачистках. Руслан молчалив, о его войне никому не расскажешь. Много пьет и присматривает себе девушку – их сегодня здесь много. Руслану хочется забыть обо всем. Хотя бы на эту ночь.
Старик в Тосно, встречает Миллениум с дочерью и зятем. Окружен заботой, отдающей легкой фальшью. Стол ломится от бутылок и закусок. Старику пить нельзя – слегка пригубливает шампанское. Чтобы новое тысячелетие было лучше минувшего. Хочется верить и он готов поверить. Поверить, что его мрачная эпопея закончилась сама собой – больше месяца на снегу нет знакомых следов, и не слышится в темноте проклятый вой.
Он вспоминает серую июньскую ночь, лапы с острыми когтями, вцепившиеся в край настила… Вспоминает убитого зверя – поднимающегося и уходящего. И не верит ничему.
Зал сверкает – люстры, хрусталь, звезды на груди и звезды на погонах. Мундиры. Вечерние платья – на дамах неопределимого возраста. Бомонд, военный бомонд. И не совсем военный.