Пасха. Чудесные истории - стр. 10

– Конечно, плохой! А чтоб никто не узнал, этого не бывает: Бог-то ведь знает! Да тебе это зачем?

– Так! низачем! – ответила Тася и убежала. Она прямо вбежала к себе в детскую, схватила, не глядя, собачку и побежала искать Колю.

Тот сидел в столовой на полу и делил на три кучки деревянные яйца.

– На! – ткнула его Тася собачкой в руку.

Коля обернулся и удивлённо посмотрел на собачку.

– Зачем это? – спросил он.

– На, возьми себе! – повторила Тася, не подымая глаз.

Коля взял и подозрительно посмотрел на сестру.

– Что это тебе вздумалось? Ведь это твой любимый пёсик!

Тася стояла перед ним вся красная, на ресницах её блестели слёзы.

– Я обещала! – прошептала она.

– Кому?

– Да вот вчера, когда погода была плохая, я сказала: Господи, если я поеду к заутрене, так эту собачку Коле отдам! Вот и бери теперь! – И она твёрдо посмотрела на брата.

Тот кивнул головой.

– Да, это ты верно сделала! – И он задумчиво повертел в руках игрушку. – Только вот что: я её теперь возьму и назад тебе подарю. Ведь так можно? – И он прелукаво усмехнулся.

– Я думаю, можно! – улыбнулась во весь рот и Тася.

– Ну, конечно, можно! Если собачка моя, так ведь я кому хочу, тому и дарю… Ах, звонят! – прервал он себя. – Это, наверно, Петя!

И, сунув собачку обратно Тасе в руки, он помчался в переднюю навстречу своему другу.

А Тася нежно прижала собачку к груди, забрала со стола новые игрушки и, сияющая, побежала в детскую показывать их няне.

Быстро-быстро промчались впечатления вчерашнего дня и Великой ночи: плащаница [28] в суровой холодной темноте собора, воздержание от еды до разговения, дорога в церковь, в тишине и теплоте апрельского синего вечера, заутреня, крестный ход, ликующая встреча восставшего из Гроба Христа, восторженное пение хора, подвижная, радостная служба, клир [29] в светлых сияющих парчовых ризах [30], блеск тысяч свечей, сияющие лица, поцелуи; чудесная дорога домой, когда так нежно сливаются в душе усталость и блаженство, дома огни, добрый смех, яйца, кулич, пасха, ветчина… глаза слипаются; в доме много народа, поэтому тебе стелют постель на трёх стульях, поставленных рядком; погружаешься в сон, как камень падает в воду.

Утром проснулся я, и первое, ещё не осознанное впечатление большой – нет! – огромной радости, которой как будто бы пронизан весь свет: люди, звери, вещи, небо и земля. Побаливает затылок, также спина и рёбра, помятые спаньём в неудобном положении на жёсткой подстилке, на своей же кадетской шинельке с медными пуговицами. Но что за беда? Солнце заливает тёплым текучим золотом всю комнату, расплёскиваясь на обойном узоре. Господи! Как ещё велик день впереди, со всеми прелестями каникул и свободы, с невинными чудесами, которые тебя предупредительно ждут на каждом шагу!