Парни & секс. Молодые люди о любви, беспорядочных связях и современной мужественности - стр. 10

. С сыновьями они опять же акцентируют внимание на одной эмоции – гневе[15]. (Отцы разговаривают менее эмоционально, чем матери, независимо от пола ребенка, хотя дочерям они чаще поют и улыбаются, а также им проще распознать, когда девочки грустят[16].) Несмотря на это, по мнению Джуди И. Чу, которая изучает раннюю гендерную социализацию, мальчики дошкольного возраста сохраняют удивительное понимание чувств и стремление к близким отношениям[17]. Но примерно в середине детского сада – то есть в возрасте пяти-шести лет – они учатся у своих сверстников, что проявлять эмоции глупо, по крайней мере на людях: нужно забыть о своих чувствах, сторониться эмоциональной близости, а в поведении следовать определенной иерархии. Физические и психические последствия подобного гендерного поведения закрепляются уже в возрасте десяти лет и длятся всю жизнь[18]. К четырнадцати годам мальчики убеждаются, что другие парни «перестанут их уважать», если они заговорят о своих проблемах (ранний подростковый возраст, кстати говоря, критически важен для развития мальчиков и мало изучен)[19]. Они подозревают, что девочки тоже не обратят на них внимания, и вполне возможно, что так оно и есть: согласно канадскому исследованию, девушки студенческого возраста отдают предпочтение мужчинам, которые используют в речи короткие слова и говорят меньше[20]. А Брене Браун, которая называет уязвимость «особым соусом, связывающим отношения», отметила, что даже женщины, которые утверждают, что им нужны эмоционально открытые мужчины, не чувствуют себя комфортно рядом с ними и даже могут их отвергать.

Эмоциональная диверсификация – умение испытывать широкое разнообразие эмоций, позитивных и негативных[21] – критически важна для эмоционального и физического здоровья взрослого человека. Однако в наших беседах парни часто признавались, что – из-за родителей, сверстников мужского пола, девушек, СМИ, учителей, тренеров – им отказано в возможности выразить всю палитру человеческих чувств, особенно связанных со страданием и страхом. Для Роба, первокурсника Университета Северной Каролины, как и для многих ребят, с которыми я беседовала, наше интервью стало единственной возможностью откровенно поговорить не только о сексе, но и об эмоциональной близости. Мы встретились в январе, примерно через четыре месяца после того, как он расстался со своей девушкой из старшей школы. Они встречались больше трех лет («Я правда ее любил», – сказал Роб), и, хотя университеты, в которые они поступили, находились за тысячи километров друг от друга, они решили попытаться сохранить отношения. Но потом, в конце сентября, Роб узнал от друга, что девушка ему изменяет: она встречалась со множеством парней на вечеринках и занималась сексом минимум с одним из них. «Я вычеркнул ее из своей жизни, – сказал Роб, щелкнув пальцами. – Перестал с ней разговаривать, забыл ее начисто». Только… не совсем. Хотя он не произнес это слово, на самом деле Роб впал в депрессию: воодушевление, которое он чувствовал, когда покинул дом и начал учиться в университете, вступил в братство, улетучилось. Семестр уже заканчивался, а радость к нему так и не вернулась.