Париж на час - стр. 26

Она вдруг закрыла рот рукой. Но теперь уже ее жест был совершенно другой, не такой, как при Максе, когда она просто прикрывала черную дыру между зубами, а вызванный мыслью о предполагаемой трагедии, как если бы она подсознательно приглушила готовый вырваться «ах!» по поводу несчастного случая или не дай бог смерти несостоявшейся клиентки.

– Так он ее все-таки… того? Убил?

– Кто? Кого? – Следователь сощурил глаза и теперь смотрел на нее пристально, прожигая взглядом.

– Ну, эту, Марию Михайловну… Хотя, скорее всего, это я просто не так поняла, это не отчество, а, скорее, фамилия Михайлова, девчонка-то была совсем молодая, если судить по голосу. Мария Михайлова. Это ее убили? Да?

Следователь сделал пометки в своем блокноте.

– Значит, вы приезжали на улицу Руставели, чтобы встретиться с гражданкой Марией Михайловой, чтобы помочь ей купить квартиру, так?

– Да, так.

– И сколько по времени вы у нее пробыли?

– Да нисколько! Она не открыла мне, хотя я звонила достаточно долго. Я тогда еще разозлилась на нее, а сейчас вот понимаю, почему она так и не открыла. Бедняжка, она тогда ведь могла быть еще живая… Если бы я догадалась и просто взялась бы за ручку, вдруг бы дверь оказалась открыта, и я могла бы ей помочь…

– Вы знакомы с Михаилом Вершининым?

– Вершининым? Подождите, дайте подумать… Фамилия знакомая, но вот так сейчас вспомнить не могу… Не знаю… А что? Это фамилия ее мужа?

– Вот, взгляните, – и следователь протянул ей фотографию, на которой было изображено лицо мужчины с закрытыми глазами.

Лера почувствовала, как комната ее поплыла – вместе с итальянской витриной, набитой фарфором и хрусталем, книжным шкафом и симпатичным следователем…

Она так и не поняла, когда именно почувствовала вкус свободы, той самой физической свободы, которой ей так не хватало последнее время. Но уж точно не в тот день, когда она купила самокат. Нет. В первый день она вообще стеснялась кататься на нем. Смущалась, видя, как на нее глазеют люди, словно впервые в жизни видят самокат! Но потом все изменилось. Вернее, это она сделала все, чтобы это случилось. Она решила измениться сама. И все это – благодаря Ольге Дмитриевне. «Будь дерзкой, смелой, не дай позволить чужому мнению как-то повлиять на твою жизнь. К тому же жизнь настолько коротка…» Она не очень-то напирала, навязывая свое мнение (кстати, тоже мнение!). Другое дело, что, слушая эту интересную зрелую женщину, Саша внутренне раскрепощалась и чувствовала приближение какого-то смутного счастья.

Это Ольга Дмитриевна посоветовала ей покрасить волосы в рыжий цвет и носить их распущенными или же просто стягивать в конский хвост. Как девчонка. Остальное же придумала сама Саша. Купила цветной, зеленый в бордовый цветочек, мягкий вельвет и сшила себе уютную юбку в густую складку, купила зеленую, с широким вырезом трикотажную блузку, удобные, мягкой кожи мокасины, такого же оттенка большую сумку с длинным ремнем, в которую можно много чего поместить и которую к тому же комфортно носить на плече. Увидев себя в зеркале, она поразилась тому, как изменилась внешне, сняв с себя домашние штаны или халат, просторную тунику или широкое домашнее платье. Она прямо на глазах превращалась в ту, прежнюю Сашу, с которой всегда жила в гармонии и которую любила. Причем это не мешало ей получать наслаждение от материнства, только воспринимала она теперь это свое состояние как-то более осознанно.