Пари на развод - стр. 24
Взглядом прошу мне озвучить первопричину.
Это ему ср@ть с высокой колокольни. Он же у нас «мужик»!
Мачо. Но по факту чмо.
А мне важно.
Пусть будет обидно, больно, но услышать важно. Хочу выковырнуть «заразу» из сердца. Хочу его разлюбить и пропитаться равнодушием. Только уже не показным, а настоящим. И пусть пока это далеко, но непременно случится, ведь я так хочу.
– Потому что я – мужик. Я люблю разнообразие.
Боже! Какой все же бред.
Хмыкаю, а он продолжает:
– Не фыркай. Это нормально, Олеся. К тому же не открою Америку, если скажу, что все, изменяют. Все! Никакой нормальный мужик не станет пятнадцать лет подряд жрать одни макароны – поверь. Особенно когда вокруг представлен такой шикарный ассортимент других вкусных свежих блюд.
– То есть я – макароны?
Почему я не плачу? Больно же...
За все время, что мы женаты, я ни разу не взглянула на другого мужчину, как на мужчину. Ни разу никого не сравнила с ним. Потому что для меня он был лучшим. Моим. Так было в восемнадцать лет. Так было в тридцать. Так было неделю назад…
А я – макароны…
– Не утрируй. Я всего лишь привел пример.
Хороший. Яркий. В момент расставляющий приоритеты.
Подонок.
– Тогда, чтобы ты не заработал на макаронах гастрита, предлагаю развестись.
Чтобы не выдать, как подрагивают руки, одной поглаживаю себя по коленке, второй кручу во рту чупа-чупс.
– Какой развод, Олеся? – муж обнажает зубы в улыбке.
А мне до жути хочется их проредить. Я – та самая женщина в ярости, которая отличается от ротвейлера лишь тем, что на губах есть помада.
Но если ее стереть…
– Да и к чему нам разводиться? – продолжает не спеша. – Делить имущество? Сына?
Каков молодец! О сыне вспомнил.
Просто отец года, ей-богу!
Медаль бы на лоб прибить… скалкой.
– Ничего, как-нибудь… – скалюсь в ответ и тяжело втягиваю воздух, не понимая, почему он так нещадно жжет легкие, – а Алешка… Алеша – мальчик у нас взрослый… всё поймет.
– Нет, никакого развода не будет, – Киров отметает мои слова, будто не слышит. – По крайней мере до тех пор, пока сыну не исполнится восемнадцать. А вздумаешь упрямиться – заберу его себе.
Пока одна половина меня мечется в панике, припоминая все связи и возможности благоверного, захлебывается в страхе и злобе одновременно, вторая дерзко вскидывает подбородок и смотрит на пока-еще-мужа прямо и уверенно.
– Ты, наверное, подзабыл, милый, но уже с десятилетнего возраста дети имеют право выбора – с кем из родителей им оставаться.
В меня словно вселяется кто-то другая, та, кто знает, как действовать в сложных ситуациях, и кто неподвластен громким истерикам в момент истины.