Парадокс Атласа - стр. 34

Париса понимала, что Тристан видит примененные чары, но то, что он увидел перед самой смертью в проекции, было другим. Некий портал, тоннель. Словно стоило Тристану закрыть глаза, и в комнате все скривилось, перестроилось, лишилось известных параметров, цветов, очертаний, элементарной плотности. Тристану удалось… нечто. Он что-то сдвинул.

Провалился куда-то.

«Время», – внезапно с ослепительной ясностью осознала Париса.

И моргнула, заметив, что пялится на Тристана.

– В чем дело? – пробурчал тот.

Нет, ну каков дурачок всемогущий. Впрочем, таращилась на Тристана не только Париса. Атлас тоже не сводил с него взгляда, а через трещинку в его тщательно возведенной ментальной защите проскочил обрывочек некой мысли, отчаянной и приправленной чем-то опасным – колючим и неприкасаемым, предательски выдающим надежду.

Однако стоило Парисе это заметить, как в ту же секунду Атлас стряхнул с себя ее чары и взглядом дал понять, что знает о ее открытии. Выходит, здесь есть что открывать. Хранителя постигло какое-то ужасное несчастье, а Тристан – ответ на его поиски. Или – самое меньшее – указатель.

– Ни в чем, – ответила Тристану Париса и посмотрела на обмякшего Каллума. Вот-вот должна была появиться его проекция. – Все замечательно.

Он уже приготовился увидеть Тристана, раз уж эта игра-ритуал манипулировала эмоциями. Отчасти он хотел увидеть его. К этой встрече Каллум был почти готов, заново пережив к тому времени день, когда единственный союзник – или друг, ладно, чего гадать попусту, – записал его в расходный материал, ну или – самое меньшее – предпочел бы видеть в гробу. С тех пор Каллум коротал ночи за бесконечными философскими репетициями, решая, что бы такое в очередной раз сделать, выпади ему шанс все повторить. Он мог бы повести себя благородно, возвышенно. Подняться над собой. «Нет, Тристан, я бы не смог. Причинить вред тебе? Да я скорее умру. Как тебе такое в голову-то пришло?» Проявить отвагу, и все такое. Вышло бы интересно, но не особо весело. Зато внесло бы заслуженную лепту в непрекращающуюся борьбу Тристана с собственной несостоятельностью. Теперь все чувства Тристана затуманились, и Каллуму это не нравилось. После столкновения в столовой Тристан ушел, не сказав ни слова, замкнулся в себе, лицемерно водрузив корону на голову. Все это делало Каллума главным злодеем.

Как будто решение Тристана убить Каллума – не предательство только потому, что он потом передумал. Как будто все, чем Каллум делился с ним: каждой сокровенной мыслью, личным признанием, – это ложь, а если не ложь, то пустячок, растереть и выбросить.