Памятник русскому офицеру - стр. 5
Очередь подвигалась очень медленно, и Григорий стал разглядывать через засиженное мухами окно зала небольшую площадь, вымощенную брусчаткой. Тут стояло несколько зенитных орудий с расчетами, (говорили, налеты вражеских аэропланов были вполне ожидаемы), два трофейных австрийских пулемета «Шварцлозе» и бронеавтомобиль. Площадь была оцеплена и, видимо, хорошо охранялась.
Улицы, впадавшие вокзальную площадь, казались пустынными – предприятия еще не работали, только крохотная булочная на углу открыла ставни.
Над входом в соседний дом развевались флаги Антанты – союзники имели тут представительство: Проскуров был местом дислокации подразделений союзных войск: английского дивизиона мотопехоты и французского авиационного отряда. Но у входа в тот час не виднелось ни одной живой души и окна были наглухо закрыты.
Новобранцев с поезда направили сюда, на площадь под присмотром вооруженной охраны. Переходя через мостки, они щурились от утреннего света, отряхивая с себя солому и хлебные крошки. Их доставили, как обычно, без удобств, как скот, по 40–45 человек в товарном вагоне. Некоторые ехали, вероятно, всю ночь стоя. Старший унтер ругался, покрикивал:
– Не растягиваться! – и, подгоняя тумаками пополнение, торопил освободить поезд. Новобранцев укачал этот перегон, земля еще плыла под ногами, вид у всех был потерянный и разбитый.
Очередь, как назло, совсем замерла, и прапорщик продолжал наблюдать за происходящим на площади. Одеты прибывшие были, как попало, во все то, чего было не жаль. Здесь только предстояло еще им получить амуницию и сделаться настоящим пушечным мясом, а пока это была просто неорганизованная толпа с узелками, котомками, мешками и чемоданами. Почти все они были из крестьян…
Агапов вгляделся в землистые лица, будто ища знакомых, и не увидел в них ничего, кроме животного страха и отчаяния.
Новоприбывших построили по другую сторону площади, и унтер мрачно прохаживался перед строем, глядя в брусчатку и ожидая указаний кого-то из старших.
Григорию стало не по себе при мысли о будущей ответственности за таких несчастных, испуганных, ничему не обученных людей. Думы эти и раньше посещали его, и чем ближе они находились к фронту, тем становились тяжелей. Григорий не был профессиональным военным, напротив, все его романтическое существо противилось всяческому безрассудному подчинению и не принимало подавления человеческой воли.
Этот романтизм отлично уживался в нем с внутренней дисциплиной, любовью к порядку, порой граничившей с педантизмом. Земский статистик, плановик и неутомимый счетовод всего того, что поддавалось на этой земле учету, Григорий знал цену цифрам, верил в них и видел за ними реальный труд людей. Работая в статистическом отделении Нижегородского земства, он не раз ловил себя на том, что зримость и осязаемость чисел прошедших через его отдел и детально проработанных его сотрудниками, так же влюбленными в свое дело, как и он более чем реальна. Вот тут, пять процентов, – не что иное, как неурожай зерна, за ней – брошенные избы, ремесла, поиски работы в городе, нищета. А эти 10 % – Ярмарка, договоры на поставки сельхозтехники в губернию и снижение налога… Вот купцы внесли в казну, вот статистика по народному займу, 6 % прирост… Все просто складывается из цифр!