Память, согревающая сердца - стр. 19
Далее послушаем рассказ самого А. Бронштейна: «Мы положили его в палату, сняли электрокардиограмму – и… ничего с ее помощью не обнаружили. Но сейчас есть другой способ диагностики – т. н. коронарография, которой у нас владеют блестяще. На следующий день ему эта коронарография была проведена. Когда мы увидели результаты, наступил шок.
У него сердце было закольцовано в три магистральных сосуда. Они были закрыты. Может быть, у него были веточки, которые снабжали сердечную мышцу, но что-то надо было с этими сосудами делать. И хотя бы один из них – немедленно открывать. Я об этом сказал родственникам Никулина, сказал звонившему Лужкову, который, кажется, на Байкал собирался в отпуск.
И мы стали готовить Юрия Владимировича к коронарной ангиопластике, потому что у него было много тяжелейших осложнений, которые не позволяли дать ему наркоз и делать операцию аортокоронарного шунтирования. Может, и не надо было делать эту операцию. Но сколько бы он прожил – неизвестно. Неделю, две, три, месяц… Может быть, и больше. Этого никто не знает…
Многие мне советовали избавиться от Никулина как от пациента. Приходили люди, которые говорили: давайте мы заплатим (за Никулина любой готов заплатить) и увезем его за границу. Я бы сам его увез, чтобы с себя снять неизбежную тяжелейшую ответственность… Потому что я понимал – это не слава. Это беда. Но я боялся транспортировки еще больше. Остановка сердца могла произойти в любую минуту.
Когда большой консилиум разошелся, Никулин попросил меня сесть на край кровати, взял меня за руку и сказал: «Шурик, не бросай меня. Я никуда не поеду. Я буду с тобой вместе, что бы ни случилось». Сказал без дрожи, без слез. Просто сказал, и все. То же самое сказала и Татьяна Николаевна: «Мы вам доверяем. Пусть он будет у вас».
Я ему объяснил, что ситуация сложная, что есть риск. Он дал мне расписку, что согласен делать операцию только у нас…
Меня предчувствие подвело. Я думал, все будет хорошо. Он хорошо перенес коронарографию, у него за неделю, которую он у нас лежал, боли прошли. Он уже острил, анекдоты рассказывал, строил планы на будущее. Он говорил: что со мной? Я – здоровый человек. У меня ничего не болит…
Может быть, тогда его и нужно было выписать? Не уверен. Это было бы нечестно. При той коронарографии, которая была у Никулина, ему нельзя было ступить и шагу. Он мог умереть прямо на улице, в цирке, на съемках – где и когда угодно, в любой момент…
Никулин пошел на операцию играючи. Это был вторник 5 августа. Погода была отличная, светило солнце. И он был абсолютно уверен, что это – так, детская игра.