Память льда. Том 1 - стр. 48
Шёпот крови был лишь одним из множества, и все добивались внимания, все предлагали свои противоречивые советы – несовместимые пути спасения. Но для них спасение – всегда бегство. Несчастная крыса больше ни о чём не может думать… а камни усаживаются… оседают.
Отчуждение. Всё, что я вижу вокруг… кажется чужими воспоминаниями. Трава на низких холмах, выступы горной породы на вершинах, а когда солнце садится и ветер стихает, пот на моём лице высыхает, и приходит тьма – и я пью её воздух, словно целительную воду. О, боги, что это значит?
Смятение не ослабевало. Я сбежал из мира этого меча, но чувствую на себе его цепи, они натягиваются, сжимают всё сильнее. И в этом давлении – ожидание. Когда сдашься, когда покоришься? И ожидание перерастёт… во что? Перерастёт во что?
Баргаст сидел среди высокой, рыжеватой травы на вершине холма над Разделом. Сегодняшний поток торговцев уже начал мелеть по обе стороны баррикады, клубы пыли – рассеиваться над разъезженной дорогой. Другие разбивали лагеря – горловина на перевале уже превращалась в неофициальный пограничный пост. Если ситуация не изменится, пост пустит корни, станет деревушкой, затем городком.
Но этого не случится. Мы слишком непоседливы. Дуджек определил наше ближайшее будущее в клубах пыли, которую поднимает армия на марше. Хуже того, в этом будущем есть прорехи, и похоже, что «Мостожоги» провалятся в одну из них. Бездонную.
Задыхаясь, подавляя очередной приступ боли, капитан Паран присел на корточки рядом с полуголым, покрытым татуировками воином.
– Ты с самого утра надулся, как племенной бхедерин, Тротц, – сказал он. – Что вы там со Скворцом задумали?
Тонкогубый, широкий рот баргаста скривился в чём-то отдалённо напоминающем улыбку, тёмные глаза продолжали неотрывно следить за происходящим внизу, в долине.
– Холодная тьма проходит, – пробурчал он.
– Худа с два! Солнце зайдёт через минуту, идиот.
– Холод и лёд, – продолжил Тротц. – Слепой к миру. Я – Сказание, и Сказание слишком долго не звучало. Но время пришло. Я – меч, который вот-вот вырвется из ножен. Я – сталь, и в свете дня я ослеплю вас всех. Ха!
Паран сплюнул в траву.
– Молоток упоминал, что ты вдруг стал… разговорчив. Ещё он добавил, что это никому пользы не принесло, поскольку, открыв рот, ты растерял последние крохи здравого смысла, если вообще их когда-либо имел.
Баргаст ударил себя кулаком в грудь, звук был гулкий, точно барабанная дробь.
– Я – Сказание, и вскоре его расскажут. Увидишь, малазанец. Все вы скоро увидите.
– У тебя под солнцем мозги спеклись, Тротц. Ладно, мы сегодня вечером выдвигаемся обратно в Крепь. Впрочем, думаю, Скворец тебе это уже сказал. А вот и Вал, он тебя сменит на посту. – Паран выпрямился, поморщился, пытаясь скрыть пришедшую с движением боль. – А я пойду на обход дальше.