Пампа-блюз - стр. 6
– Я сейчас! – кричит Анна из складского помещения, в которое можно попасть через дверь за стойкой.
Никто не знает, сколько Анне лет. Мне кажется, ей около тридцати пяти, но Масловецки утверждает, что больше. Для Альфонса и других фермеров она совсем молодая, потому что они считают всех, кто младше пятидесяти, детьми. Йо‑Йо все равно, сколько Анне лет. Он утверждает, что любил бы ее, даже если бы ей было восемьдесят. Бред, конечно. Но, с другой стороны, Йо‑Йо и не на такое способен.
Карл показывает на банку с нугой и переводит взгляд на меня. Он не может нормально накрыть на стол и не помнит, как его зовут, но твердо знает, что ему полагается нуга каждый раз, когда он идет стричься. Иногда я начинаю подозревать, что Карл только делает вид, будто с памятью у него все хуже и хуже. Но потом в какой-нибудь день я захожу к нему утром и обнаруживаю его голым и замерзшим, потому что он снял пижаму и не мог вспомнить, что его одежда лежит в шкафу. Или Карл сидит на веранде и тихонько плачет, потому что дверь открывается туго, а он думает, что это я не хочу впускать его в дом. Я знаю, он не притворяется. И чувствует себя страшно неловко, когда я в стотысячный раз показываю ему, где лежат его белье, носки, брюки и рубашки. Когда я обнаруживаю его на веранде, он светится от радости, как будто я простил ему все его прегрешения и постоянные выходки и снова готов ухаживать за ним.
В такие моменты я сам толком не понимаю, какие чувства вызывает у меня Карл. С одной стороны, он мой дедушка, почти единственный родственник. И я должен был бы любить его и радоваться, что он рядом. С другой стороны, это он виноват в том, что я застрял в этой дыре и стал поваром, шофером и сиделкой – в общем, мальчиком на побегушках. Я соврал бы, если бы сказал, что люблю Карла, но, видимо, он еще не успел достать меня настолько, чтобы я возненавидел его. Скорее, он вызывает у меня сочувствие. Сочувствие и остатки симпатии к дряхлому и беспомощному человеку, отцу моего отца.
В углу жужжит морозильная камера. Плакат предупреждает о бешенстве. На стене висит деревянная полка, разбитая на двадцать квадратов – маленьких почтовых ящиков: в деревне давным-давно не разносят почту. Над каждым квадратиком прибита табличка: КУРТ, ВИЛЛИ, ХОРСТ, ОТТО, АННА / ГЕОРГИЙ, ЙО‑ЙО, КАРЛ / БЕН. Остальные тринадцать ящиков пустуют, над одним написано: ГЕРМАН, хотя он умер пять лет назад. Когда я был маленьким, почти у каждого ящика был хозяин. Восемнадцать ящиков, двадцать пять жителей. Отто тогда еще был женат, еще существовали карьер и его владелец вместе с семьей. Сейчас карьер превратился в озеро, на берегах которого лежат транспортерные ленты и развалившиеся деревянные времянки. Летом, когда жара и скука становятся невыносимыми, я ненадолго еду к озеру искупаться. На самом его дне лежит зубчатый ковш от экскаватора, похожий на пасть чудовища.