Размер шрифта
-
+

Падение титана, или Октябрьский конь - стр. 113

Я считала мою ссылку к Гортензию свидетельством глубины твоего чувства… но она длилась четыре ужасных года! Четыре года! Да, он был слишком стар и слаб, чтобы оказывать мне какие-то знаки внимания, но можешь представить, что я ощущала, сидя подле него и часами с притворным умилением наблюдая за его любимой рыбкой Парисом. Тоскуя по тебе, желая тебя и страдая оттого, что ты от меня отказался.

А после того как он умер и ты второй раз женился на мне, я прожила с тобой только несколько месяцев – и ты уехал из Рима, покинул Италию, чтобы выполнять свой жестокий долг. Разве это справедливо, Марк? Мне только двадцать семь лет, я была замужем за двумя мужчинами, за одним дважды, но так и не забеременела. Как у Порции и у Кальпурнии, у меня нет ребенка.

Я знаю, ты не терпишь упреков, поэтому больше жаловаться не буду. Если бы ты был другим человеком, я не любила бы тебя так. Нас трое тут, кто скучает без своих мужчин. Порция, Кальпурния и я. «Порция? – слышу я твой вопрос. – Порция, скучающая по умершему Бибулу?» Нет, не по Бибулу. Порция скучает по своему двоюродному брату Бруту. Она любит его, я уверена, так же сильно, как ты любишь меня, ибо у нее твоя страстная натура. Но страсть в ней заморожена ее абсурдной преданностью учению Зенона. А кто такой был Зенон, в конце концов? Глупый старый киприот, добровольно лишавший себя всех радостей жизни, которыми одарили нас боги, от смеха до хорошей еды. Это во мне говорит дитя эпикурейца! Что касается Кальпурнии, то она скучает по Цезарю. Одиннадцать лет они женаты, из них она провела с ним всего несколько месяцев. Он ведь забавлялся с твоей жуткой сестрой, пока не отправился в Галлию. И с тех пор – ничего. Мы, вдовы и жены, остались совсем без внимания.

Я слышала, что ты не брился и не стригся с тех пор, как покинул Италию, но я не могу вообразить твое чудесное римское лицо волосатым, как у еврея.

Скажи мне, Марк, почему нас, женщин, учат читать и писать, а потом обрекают на домашнее заточение и вечное ожидание? Я должна ехать. Я уже почти ослепла от слез. Пожалуйста, я прошу тебя, напиши мне! Дай мне надежду!

Солнце уже взошло. Катон читал очень медленно. Письмо Марции было скомкано и брошено за борт. Достаточно о женах.

Его руки дрожали. Такое глупое, глупое письмо! Любить женщину с всепоглощающим жаром погребального костра – это неправильно, не может быть правильно. Неужели она не понимает, что каждое из ее многочисленных писем говорит об одном и том же? Неужели до нее не доходит, что он никогда не напишет ей? Что он может сказать ей? И надо ли вообще говорить?

Страница 113