Пациент особой клиники - стр. 48
Было темно, и облака висели очень низко. Словно «понос по утрам», как говаривал его отец, не объясняя толком, что именно имел в виду.
Мальчик свернул вправо на слабо просматривавшуюся тропинку, какой в хорошую погоду наверняка пользовались велосипедисты, катавшиеся здесь на своих горных велосипедах и стремившихся оказаться на Тойфельсберге[4]. При этом он потерял равновесие, споткнувшись о корень, который громко треснул под его весом. Ногу пронзила боль, как будто мальчик попал в капкан. При падении он непроизвольно попытался смягчить удар рукой, но это принесло лишь дополнительную и не менее резкую боль, пронзившую всю конечность от запястья до плеча.
– Проклятье! – воскликнул мальчуган, но не заплакал, поскольку очень хорошо усвоил уроки, преподанные ему внизу, в подвале.
И те уроки не шли ни в какое сравнение с той слабой болью, которую он почувствовал при этом смешном падении в темноте.
Он ни за что не стал бы плакать, как бы больно ему ни было. «Мальчики не плачут». Разве не так называлась любимая песня его отца?
– Проклятье! Проклятье! Проклятье! – повторял он.
– Так выражаться нельзя! – внезапно послышался голос прямо позади него.
Этот голос сопровождался звонкой затрещиной, от которой мальчик снова упал. И тогда, осознав, что побег вновь не удался и отец опять догнал его, он уже не смог сдержать слез.
Не прошло и десяти минут, как они снова были дома. Их дом располагался на опушке леса в таком районе, какой семья вряд ли могла бы себе позволить, если бы папа не получил работу сторожа в хоккейном клубе. В качестве оплаты ему предоставили право на проживание в маленьком домике, стоявшем за игровыми площадками.
– Мы еще немного потренируемся, – сказал папа, когда они вошли, с головы до ног покрытые потом и грязью.
Однако мама их даже не слышала. Она скрутила себе сигаретку и, как загипнотизированная, уставилась на экран телевизора, где шло очередное порно. Мама постоянно приносила новые кассеты из видеотеки, поскольку папа терпеть не мог, придя домой с работы, смотреть фильм, который он уже видел.
– Ну, давай же, – стоя перед «Трикси», проговорил отец, когда они спустились в подвал.
Мальчик понятия не имел, почему папа дал этой штуковине именно это имя. Оно звучало слишком ласково для того, что на самом деле представляло собой такое творение, – деревянный ящик, наполненный страхом.
– Ну, лезь же!
Мальчуган колебался недолго, ведь в последний раз, когда он отказался лезть в инкубатор, папа сломал ему нос и в течение месяца не позволял ходить в школу. На этот раз наказание, безусловно, было бы гораздо суровее, ведь он попытался убежать из дому. Поэтому сынишка неуклюже (после падения чертова нога все еще адски болела), опираясь на деревянную ступеньку, вскарабкался на верстак, на котором находилась напоминавшая детский саркофаг «Трикси». Как только он лег на разрезанное полотенце, служившее единственным «матрацем» в ящике, папа закрыл крышку и немного присел, чтобы побеседовать с ним через одно из двух окошек из оргстекла, проделанных на боковой стенке и позволявших просунуть в них руку.