Ожог - стр. 43
Бывают такие сны преследования, когда к тебе кто-то приближается с неясной, но ужасной целью, приближается, приближается, приближается... и ты все ждешь – что же будет? – а он все приближается, приближается, приближается...
Однако это был не сон, и вскоре троица исчезла с экрана – вошла в дом. Теперь мы их не видели, но из коридора – все ближе и ближе – долетал шум их шагов.
– Спиритус! – услышали мы звонкий молодой голос, должно быть принадлежащий атлету в джинсах. – Фраера, я тут до хера выпивки накнокал!
На каком языке это было сказано, я не понял, но я это так услышал.
Скальпели и пинцеты замерли в наших руках, все врачи переглянулись, а японец Нома с улыбкой прошептал:
– Пусть пьют!
Тогда Машка выглянула в коридор и крикнула:
– Метиловый! Пить нельзя!
– Ого! Какой помидорчик! – загоготали они в три голоса и спустя секунду встали на пороге операционной.
Мы продолжали работать и делали вид, что не видим пришельцев, а те громко переговаривались, с любопытством разглядывая непривычную обстановку. Не знаю уж, на каком языке они говорили, но я-то их понимал преотлично.
– Смотри-ка, Ян, какая тут собралась пиздобратия!
– Сысы-вава! Сколько лепил, уссаться можно!
– Во, бля, стерилизация!
– Ну, ты ученый, Филипп! Смотри, тебя тут за ученость кастрируют!
– Ой, боюся! Ай! Ай!
– Мы с Яном эту клевую курочку заделаем, а тебе отхватят все хозяйство!
Все трое тут ужасно расхохотались и долго не могли успокоиться, били себя по ягодицам, вытирали слезы, даже икали. Они как будто даже забыли про нас, как вдруг христианский брат милосердия Алоизий Штакель не выдержал напряжения и оборвал их смех своим высоким голосом:
– Гутен таг, господа!
В ответ на приветствие блондин-атлет, который вблизи выглядел гораздо хуже, чем издали, приподнял воображаемую юбочку и сделал книксен. Другой наемник, жилистый субъект лет сорока с лицом узким, как томогавк, отставил правую ногу и пополоскал воображаемой шляпой, ни дать ни взять мушкетер Дюма. Третий, однако, не стал ломаться. Он насупился, засунул большие пальцы за пояс и спросил по-французски:
– Кто тут главный?
Этот третий, массивный, корявый, с пучками седых волос, торчащих из складок кожи и из ушей, с седыми бровями, с дряблым зобом под круглым, как колено, подбородком, выглядел бы почти стариком, если бы не его взгляд, бездумный, как щуп миноискателя, но в то же время и неистовый по-рысьи, горевший рысьим неукротимым огнем.
Этот третий кого-то мучительно вдруг мне напомнил, что-то очень далекое закружилось в голове... снег, солнечные квадраты, маленькие дорические колонны, лист фанеры, качающийся лист фанеры, вкус жареных семечек, удивление – откуда они взялись тогда, эти жареные семечки?.. тогда и там?.. Все это молниеносно пронеслось в голове, и следующей на очереди была догадка – уж не из жизни ли Тольки фон Штейнбока?.. И дальше я бы узнал этого мерзавца, если бы страх за Машку вдруг не выдул из головы все воспоминания.