Отвергнутая. Игрушка для Альф - стр. 31
16. Глава 16. Им больно
Вестар скидывает халат, разминает плечи поигрывая мышцами спины и оглядывается с улыбкой, а затем подмигивает. Мама рычит на него, а я стойко и упрямо не опускаю взгляд на его голые ягодицы.
— Она тебе в дочери годится, мерзкий ты урод, — шипит мама.
— Я же не человек, чтобы меня возрастом стыдить, — Вестар усмехается и в следующую секунду кидается к кустам жимолости ловким и пушистым волком.
Я медленно выдыхаю, а мама смотрит на меня с затаенным опасением.
— Он из тех, кто не способен любить, Тина.
— На что ты намекаешь?
— На то, чтобы ты его к себе не подпускала близко.
— Мам…
— И еще он из тех, кто с удовольствием присоединиться к племянникам, чтобы устроить веселую оргию, — зло шипит она.
Распахиваю глаза и сглатываю колючий ком слез.
— Прости… Я… — мама сжимает переносицу. — Я не хотела этого говорить… мне тут плохо, Тина, — поднимает взгляд. — Я злюсь и очень боюсь.
Из кустов жимолости доносится недовольный рык Вестара. Нахмурившись, следую за ним.
— Я не хотела тебя обижать. Я хочу лишь предостеречь.
— Поздно, мам.
Вестар уводит нас вглубь леса, по едва заметной тропинке, которая петляет среди кустов и деревьев. Тени сгущаются, редкие лучи солнца пробиваются сквозь листву и пятнами растекаются под ногами.
Я оглядываюсь и понимаю, что мы через тени и заросли проскакиваем целые куски Леса, и сейчас мы очень далеко от Замка.
Слышу кашель, и ехидный голос Жреца:
— Ты в курсе, что если человек найдет смерть в Лесу, то не видать ему садов Солнцеликого?
— А я не верю в Солнцеликого.
— Да ну, — охает в ответ Жрец. — А в кого веришь?
— В Позабытого.
— Брешешь.
— И все мы будем однажды позабытыми, — сипит папа. — Время сотрет наши имена, наши грехи и присоединимся мы…
— Хорош, Саймон, — фыркает жрец. — давай ты будешь верить… не знаю, в сисястую бабу плодородия, а не в этого жуткого хрена.
— Он и тебя ждет, — папа хрипло посмеивается. — И скольких богов принял к себе?
— Ты издеваешься.
— Есть немного, — папа вновь кашляет. — Верховный Жрец боится Позабытого.
Оборачиваюсь на маму, когда опять ветер доносит кашель отца, и шепчу, которая замерла у старой сосны:
— Иди.
— А ты?
— Я не могу в таком виде явиться к отцу.
Мама неуверенно кивает и семенит мимо на носочках. Продирается сквозь кусты можжевельника, скрывается в тенях, и я слышу настороженный голос отца:
— Где Тина?
— Ты должна это увидеть, милая, — меня сзади за плечи хватает Вестар, рывком увлекает за собой, и через секунду мы оказываемся в зарослях молодого орешника в тени под кроной ясеня.
Привалившись спиной к валуну, поросшему белым мхом, сидит отец. Его рубаха на груди, шея и борода — в крови. Он тяжело дышит с сильным присвистом и не сводит взгляда с мамы.