Отважный юноша на летящей трапеции (сборник) - стр. 26
Пол достал из кармана пальто «Новые веяния в английской поэзии».
– А что ты знаешь об английской поэзии? – спросил он Ламбофа.
– О чем, о чем? – изумился Ламбоф. – Ты что, собрался рассуждать об экономике?
– Еще чего, – сказал Пол. – С ней мы покончили.
– Ну да, – сказал Ламбоф. – А какое нам дело до английской поэзии?
– Нам ни до чего нет дела, – сказал Пол. – Мы немного выпадаем из общей картины. Значит, ты ничего не знаешь об английской поэзии? И про Т. С. Элиота не слыхал?
– Нет, – сказал Ламбоф. – А кто это?
– Он, – сказал Пол, – весьма тонкий поэт.
– Ну и что с того? – сказал Ламбоф. – Кого это интересует?
– Если бы ты знал его, – сказал Пол, – поговорили бы, скоротали время. Раз уж на то пошло, расскажи-ка про Ирландию. Ты же, кажется, ирландец?
– Я-то ирландец, – сказал Ламбоф, – а что толку? Родился-то я в Канзасе. А в Ирландии и не бывал никогда.
– Ладно, – сказал Пол. – Скажи, какой ты представляешь себе Ирландию? До полуночи у нас еще уйма времени. Нужно же о чем-то говорить, а Ирландия – вполне подходящая тема.
Он стал выслушивать объяснения Ламбофа про то, что ему ничего не известно про Ирландию, кроме того, что он знает из песен, большей частью написанных в Америке евреями и прочими. Пока Ламбоф разглагольствовал, Пол думал, что раз в год нужно бывать среди бедствующих, пропащих людей, испытать на своей шкуре, каково быть выкинутым за борт – не иметь ни настоящего, ни будущего, висеть в пустоте между днем и ночью и ждать.
«В полночь, – думал Пол, – я пойду с этим парнем в эту самую прихожую и попытаюсь уснуть на стуле, Смитти выкрикивает «Место для игрока… еще одно место», приходят играющие на мелочь, Ламбоф наутро рассказывает про Ирландию, хворый еврей в тюрьме, Рэда пырнул чокнутый русский, сентиментальные отступления, зимний вечер спустился, запахло бифштексами из-за дверей, медитации на тему детерминистской вселенной, читатели «Бостон ивнинг транскрипт», порыв, когда мистер Аполлинакс прибыл в Соединенные Штаты, его смех звенел среди чайных чашек, в разговорах растаял день, страна гибнет, вся молодежь, люди в ожидании, голодные марши, как только она рассмеялась, я почувствовал, что ее смех меня затягивает, Эзра Паунд, американец во Франции, мальчик читает старику с иссохшим ртом в ожидании дождя, порочная музыка на дне морском, дымящая свеча времен догорела, демократический прогресс, еврей в тюрьме схватился за дверь и плачет, в начале было Слово, Эзра Паунд il miglior fabbro, слезы сморщенного еврея, продавец цветов среди попрошаек и гомосексуалистов, медитации в дыму и на руинах детерминистской вселенной, сбрендивший русский бежит по Оперной аллее, Рэд истекает кровью, вытри рот рукой и смейся, смейся, маленький еврей стоит в грязи, схватившись за дверь, и плачет, все везде ждут, настанет время для убийства и творения, настанет, в самом деле, придет время, один юноша слушает другого, и ждет общенационального возрождения, время убивать и творить».