Оттепель не наступит - стр. 25
– Ничего страшного. Что-нибудь осталось от курицы?
Агата пробормотала:
– Да…
– Вот и славно! – воскликнул он, и послышался шорох брезентовой куртки.
Сестра первой нырнула в кухню и протянула мне шапку. Точно! Я ведь бросила её на пол. В этом доме таких вольностей не прощают. И вот, следом за Агатой зашёл отец.
«Постарел», – первое, что пронеслось у меня в голове. В последнюю нашу встречу седина только коснулась папиных волос. Теперь же почти вся его голова была белой. На лбу залегли глубокие морщины. Он глядел на меня с привычной суровостью, отчего в душе стало холоднее, чем прежде. Я собрала волю в кулак и поздоровалась:
– Привет, пап.
Готова поспорить, что Агата в этот момент испепеляла нас взглядом и мысленно толкала друг к другу. Но чуда не случилось. Папа натужно улыбнулся и поздоровался в ответ:
– Здравствуй, Юна.
Да уж. Можно было не открывать окна. Маленькая кухня и без того в считанные секунды, казалось, покрылась корочкой льда. Папа подошёл к форточке, закрыл её и, потрепав Агги по волосам, заботливо сказал:
– Милая, хватит проветривания, а то ещё заболеешь.
Я поймала взгляд сестры и постаралась вложить в своё выражение лица максимальное сочувствие, на какое только была способна. Неудивительно, что она бунтует. Я тоже в её возрасте выказывала протест, как могла. Только моя ситуация была прямо противоположной.
– Пап, я и без тебя знаю, – раздражённо сказала Агата и сбросила папину руку.
Однако перечить не стала и пошла закрывать окна. Повисла напряжённая тишина, которую можно было резать ножом.
– Чьих рук дело? – строго спросил отец, кивая в сторону духовки.
– Моих. Хотела как лучше, – не раздумывая выпалила я.
Отец промолчал. Снова тишина.
– Как дела на работе? – попыталась снова завести разговор.
Однако отец моего энтузиазма не разделил.
– Тебе правда интересно? – холодно спросил он.
Я подняла глаза и абсолютно честно сказала:
– Да.
Несколько секунд папа, видимо, сомневаясь в моей заинтересованности, мерил меня взглядом. А затем повернулся к курице, стал её разделывать и сказал:
– Дела так себе. Мы пытались внедрить новый геном пшенице, ускоряющий рост. Но потеряли несколько гектаров посевов. Некритично. Но неприятно.
Папа, будучи некогда выдающимся генным инженером, борющимся с человеческими недугами, до сих пор не смирился с тем, что жизнь привела его в производство еды. Лабораторию, в которой папа вёл исследования, давно закрыли. Ведь качественное питание оказалось важнее всего остального.
Вслух, конечно же, отец никогда не выказывал своего разочарования. Но этого и не требовалось. В его списке, состоящем из сотен пунктов жизненных неудач, потеря любимого дела располагалась на одной из верхних строчек.