Отрешённые люди - стр. 58
– Я не совсем понял, что есть «предупредить намерения»? – пожал узкими плечами Киндерман. – Вы, господин губернатор, предлагаете мне напасть первыми, а потом пойти под суд после международного конфликта?
– Господи, – затряс в воздухе руками губернатор и даже ногой от раздражения дернул, зацепив стул, – о чем вы говорите?.. О чем? Там обычные туземцы, инородцы, кочевники с луками и стрелами, которые, может быть, и не знают, что такое граница и где она проходит. Стоит вам со своими полками показаться в степи, как и духа ихнего не будет. Предыдущие губернаторы всегда так поступали. Понимаете, их пужнуть надо чуть-чуть, самую малость – и все на этом!
– Найн, не понимаю, – стоял на своем Киндерман, – война есть война. Нихт ферштейн «пугать», «чуть-чуть», – сквасив губы, передразнил он губернатора.
– Вот дубина, – негромко проговорил Сухарев, ловя взгляд Кураева. Но генерал хоть и не совсем верно понял смысл, но уловил интонацию сказанного, а потому четко и внятно спросил:
– Вас ист дас – «дубина»? Дубина – это есть лес? Зачем здесь лес?
– В лесу живем, – вздохнул удрученно Сухарев. По всему выходило, что отвечать за гибель казачьих постов придется ему одному. Немец-генерал и этот столичный поручик и шагу не сделают, чтоб помочь ему. А в распоряжении самого губернатора находился лишь полк сибирских казаков, которые к тому же были расквартированы в Таре, Омске, Березове, Тюмени, Якутске, Енисейске. Чтоб их собрать, выдать снаряжение, направить в степь, уйдет не менее месяца. При благоприятных обстоятельствах. А в России, тем более Сибири, благоприятные обстоятельства складываются весьма редко, и к этому губернатор Сухарев давно привык и проклинал тот день, когда дал согласие ехать на службу в Тобольск. Губерния вроде русская, но живут в ней и татары, и остяки, и другие народы, от вольностей и дикости которых ему, главному управителю, сплошные неприятности. Прошлым летом он отправился на дощаниках в Томск и за время дороги только пять раз тонул, его чуть не заели комары, мучился желудком от плохой пищи, и когда они наконец-то прибыли к Томску, то встречающие не могли отличить его от рядового казака, до того ободранным он выглядел и более походил на беглого каторжника, чем на правителя края. А теперь еще эти джунгары, невесть откуда взявшиеся на его голову. Он чувствовал, что дело кончится сенатской комиссией, а там уже и до суда рукой подать. Обвинят во всем тяжком и самое малое – отправят в деревню доживать до конца дней земных. Сухарев прислушался: за стенкой послышались тяжелые шаги, бряцанье по полу кованых подков, чье-то тяжелое дыхание. Дверь распахнулась, в кабинет влетел окровавленный казак в форме подъесаула и крикнул: