Отпуск - стр. 12

Так думал уже тронутой сединой мудрец сорока пяти лет, величественно восседая под тентом на собственном участке. Этот прямоугольный лоскуток с неполную осьмушку гектара удовлетворял всю его безмерную ностальгию по былым временам, когда самого его ещё не предвиделось на белом свете. Ностальгию, понятно, генетическую, подсознательную. Но мало кому в наши дни удаётся погружаться в глубины этого бездонного колодца человеческого интеллекта с пользой для окружающих. Именно такая способность и составляла суть литературного таланта Ланского, не блиставшего мастерством стилиста, имевшего весьма скудную изобразительную палитру, но неизменно удивлявшего своей виртуозной способностью извлекать из заветных закоулков души персонажей, чаще исторических, тайны их труднообъяснимых поступков.

Начало положило недоумение, с которым маленький Алик, чьё детство пришлось на первые попытки освоения космоса, наблюдал за радостью взрослых от запуска очередного пилотируемого корабля, тогда как к гораздо более близкой нам оси Земли почему-то не стремилась ни одна живая душа. Ведь не от веры же в фольклорное описание местоположения рая и ада тянулись учёные ввысь, совсем забывая земную твердь. В запредельных скоростях и бесконечной синеве виделась романтика, а борьба за каждый метр геологических наслоений казалась малоинтересной рутиной. Любознательный ребёнок, наоборот, безразлично относился к неподвластным уму миллиардам километров и миллионам световых лет, зато живо интересовался тем, что лежит у него под ногами на глубине всего-то шесть с небольшим километров – пешком за день одолеешь. Но вот уж тайна из тайн! От желания её разгадать и специальность он выбрал себе самую заурядную – геофизика, а точнее – геоакустика, пытающегося по распространению упругих волн в земной коре исследовать её строение.

Но увлечение структурой недр оказалось недолгим. В научно-исследовательском институте, куда Ланской попал не столько по распределению, сколько по блату (хотя всё было оформлено должным образом), профессиональные знания ценились не очень высоко. Они подразумевались a priopi: не будет же непосвящённый служить в храме науки с его вековыми ритуалами, нарочитой церемонностью и неизменными канонами. Трудолюбивый сотрудник, досконально владеющий теорией и умеющий применять её на практике, личностью здесь не считался. Куда важнее ценилось знание таких туманных и малонаучных, на взгляд любого естественника, предметов, как любомудрствование и изящная словесность. Разумеется, не в тех проявлениях, что были доступны всем, а скрытых глазу, существовавших латентно по причине расхождения с некоей