Отпущение грехов - стр. 23

– Черта с два, – прорычал я. – Как ты думаешь, смогу я заснуть, так и не выяснив все до конца? – Ружин молча пожал плечами – мол, не знаю, чужая душа – потемки. – Не смогу! Почему именно я? Ведь ты даже имени моего ни разу не спросил!

– А зачем? – удивился он.

– ?! – я ошарашено вытаращился на него. – Как бы тебе сказать… Вот я твое имя знаю – Олег Ружин. Доведись нам попасть в передрягу, я крикну тебе: «Олег, атас!», и станет ясно, что я к тебе обращаюсь. А вот каким макаром ты меня звать будешь, если приспичит?

– Чубчик, – Ружин спокойно назвал мою погремушку. – Мне и этого хватит. Думаю, других Чубчиков там не будет. Я же не идиот, я работал в солидной конторе, потом журналистом, так что, худо-бедно, научился задавать нужные вопросы нужным людям. Твое прозвище мне назвал бармен в «Медузе». Он большинство постоянных клиентов по кличкам знает, а вот с именами у него напряженка. Но мне твое все равно без надобности. Скорее всего, после операции ты предпочтешь переименоваться, так что, даже если мы будем продолжать знакомство, – что вряд ли, – то от твоего теперешнего имени мне никакого гешефта.

Я ошалело потряс головой, стараясь составить его слова в связную цепочку и, когда это случилось, предложил:

– Ну, хотя бы из вежливости. Слыхал про такую?

– Слыхал, – безразлично кивнул он. – Только у нас общество непритязательное, можно и кое-какие вольности себе позволить. Ты не против?

– Понимаю, – буркнул я. – Для тебя я такой же недочеловек, как и для полковника. Верно?

– Отчасти, – снова кивнул Ружин. Лицо его было все таким же сонным. И, похоже, ему было параллельно, оскорбляют меня такие слова или я на них плюю. Возможно, он любил резать правду-матку в глаза, но от этого смысл его речи не становился приятнее. – Человек для другого человека всегда немного недочеловек – из-за кучи недостатков, видимых со стороны. В чужом глазу соринку видно. А кроме того, согласись, раньше ты вел такую жизнь, что назвать тебя самым человечным человеком сложно. Ты уж не обижайся, но ты – наемный убийца, вполне созревший для пребывания в тюрьме фрукт. А люди с воли, сам знаешь, к уголовникам всегда относятся с предубеждением.

– Я не уголовник, – процедил я, сознавая, что во многом он прав и, тем не менее, сильно обидевшись на него. – У меня нет ни одной судимости.

– Ага, уже слышал. Зато ты преступник. И сам не станешь этого отрицать.

– Не стану. Только извини, пижон, какие на моем счету преступления? – я завелся. Ведь по всем законам природы надо обороняться, когда на тебя нападают. По делу или нет – другой вопрос. Но это было принципиальным. – Я, если и убивал, то только типов, которых в любой нормальной стране и без меня поставили бы к стенке.