Отголосок: от погибшего деда до умершего - стр. 25
«Слушай, может, это шляпа не убитого еврея, может, он этого еврея спас. Это шутка. Ведь это все равно не имеет значения». «Это – имеет значение. А вдруг он боролся с фашизмом? Вдруг он защищал евреев, поэтому его упекли в сумасшедший дом, а родственникам сообщили, что он умер. А над ним всю жизнь ставили эксперименты, отчего у него и поехала крыша. Вот о чем я думаю».
«О, Господи, Марта. Ты думаешь, что твой дед был Оскаром Шиндлером? Романтическая чушь. Слушай, прекрати себя терзать, противно слушать. Меня бесит это немецкое самобичевание. Мало того, что наш народ был разорван пополам, мало того, что каждое правительство брало на себя ответственность за то, что было сделано совсем другими людьми, мало того, что мы открыли границы всей Восточной Европе и выплатили немыслимое количество компенсаций и мертвым, и живым, и не рожденным, а из евреев сделали новый культ нации.
Евреи – современные священные агнцы. Давайте пойдем еще дальше – будем вместо материнского молока вливать в наших немецких младенцев сыворотку пожизненной вины перед Вселенной за безумного Адольфа. Фашизм – наше общее наследие, разве не так? И не нужно от этого отрекаться, и не нужно отрубать себе руки. Я думал, что у тебя хватает здравого смысла это понимать».
«Выходит, что не хватает, Дерек. Но что поделаешь, это наследственное. Я поймала тебя на двудушности. Знаешь, о чем я подумала? Ты у нас, значит, не чувствуешь никакой вины, да? Тебя это не касается. Очень похвально. Но скажи мне, дорогой, может ты влюбился в польку и бросил немецкую баронессу именно потому, что чувствуешь гигантскую персональную вину за фашизм? Ты об этом не думал, нет? Вы разговариваете о концлагерях в Польше?»
Наташа вскочила, чтобы уйти, но Дерек крепко прижал ее к себе, держался за ее стройные бедра, как за руль.
Общаться с Дереком было трудно. У меня болело горло, больно было глотать и дышать, собственная слюна превращалась в яд, который не дарил спасательные паралич, онемение или смерть, а окружал колючим забором мой костер боли.
Дерек был моими гландами, которые мне только что удалили. Может, теперь я буду меньше болеть. Скорее всего, я вообще не буду болеть. Но глотка кровила, слюна была розовой, как перо фламинго, и хотелось плакать, потому что мои «гланды» сидели рядом и пытались влезть в рот другой, очень красивой, девушки. Зачем ей еще одни гланды, зачем ей чужие гланды?
«Наташа, а у тебя гланды есть?» – вырвалось у меня. Наташа помолчала, потом повернулась к Дереку и спросила, что это означает на английском языке, так как она не поняла. Дерек глянул на меня с пылким интересом Фрейда к новому случаю в начале его карьеры, когда клиенты его больше интересовали, чем утомляли.