Отец лучшей подруги - стр. 93
— Кто там? — раздается женский голос после того, как Костя стучит.
Эта девушка представляется мне молодой, вульгарной и наверняка фигуристой, в общем, полной противоположностью Юли, и когда дверь распахивается, мои догадки полностью оправдываются.
Женщина на Юлю ни капли не похожа.
Она абсолютно седая, а еще подслеповато щурится Косте, что наводит на мысль, что очки она, как и челюсть, оставила где-то в квартире.
— Костенька? Егорушка! А это, надо полагать, Юленька?
— Здравствуйте, Анжела Валентиновна! — здоровается с ней Костя.
Я должна сказать ей, что она ошиблась, но мой язык прирос к небу, так что Костя, ухмыляясь, сам что-то объясняет старушке, потом отдает ей Егора, деньги и говорит, что вернется за сыном через два часа.
Дверь захлопывается, и я слышу, как смеется Егор, который уже знаком с этой старушкой.
— Как тебе моя любовница? — спрашивает Костя, когда мы возвращаемся в машину. — Горячая штучка, правда?
Пораженчески молчу.
— А теперь к Александре Николаевне, — кивает Костя. — Ох, она у меня бой-баба. Я от нее обычно уползаю!…
Оглядываюсь на дом, в котором Костя так легко оставил сына.
— А ты этой бабушке доверяешь?
— Вполне. Она бабушка моего друга. Хотя и в возрасте, но голова у нее на месте, посидеть с ребенком она может.
— А почему своей маме Егора не отвозишь?
Костя бросает на меня кривой взгляд, пока мы стоит на светофоре.
— У нас с мамой не те отношения, да и маленьких детей она не очень любит. Они шумные и непонятные… Мама раз в месяц на выходных приезжает, чтобы с коляской по торговому центру продефилировать. На этом ее помощь заканчивается.
От такой прямолинейной откровенности, за которой Костя даже не пытается скрыть боль и обиду, становится стыдно за то, что я в нем сомневалась.
— А ты про мою маму почему спросила? Тебе правда интересно или ты просто хотела знать, есть ли у нее шанс вернуть отношения с Платоном?
От такого поворота я теряюсь, но подкупающая честность Кости делает свое дело.
— Второе, — отвечаю честно. — Мама у тебя такая… Красивая. Она Платону очень походит.
Говорить с Костей легко. Даже правду, которая разъедает горло, как глоток лимонного сока.
— Красивая, — соглашается Костя. — Мама до сих пор пытается его вернуть, но зря она при Платоне сказала, что ранняя беременность — худшее, что случалось в ее жизни.
Костя смотрит в бок и съезжает с дороги, а я даже не дышу. Каково услышать такое от собственной матери? И как потом жить дальше, если твое появление не было радостью, а ошибкой?
Я бы и рада что-то сказать, чтобы эти последние Костины слова не повисали между нами, как оборванные провода, но глупые ободрения вряд ли ему помогут. Он куда сильнее, чем кажется, и теперь я знаю, почему он так самозабвенно отдает всего себя сыну.