Отец и сын (сборник) - стр. 4
Все с восхищением смотрят на меня. Я сделался центром вселенной. Восторг, сильнее сладкого вина, пьянил мне голову, и мне хотелось, чтобы это длилось вечно.
Многоопытный бывший майор Владимиров, подойдя ко мне ближе, присмотрелся, потрогал мой ключ и насмешливо сказал: «Да ты, оказывается, пружинку перекрутил!»
Ушат холодной и грязной воды опрокинулся на меня. Дикий хохот моих товарищей рвал мои внутренности. Мне захотелось стать маленьким и незаметным, чтобы забиться куда-то в щелку, дабы остаться со своим внезапным горем один на один…
Тот опыт пошел мне на пользу.
Тогда я первый раз переболел болезнью своей исключительности. Я, по своей гордости, хоть и задираю высоко свой нос, но в душе я знаю о себе, что я такой же, как и все, а точнее говоря, гораздо хуже окружающих меня людей.
Аминь+
Шинель в поезде
Наблюдайте за собой.
(Лк. 17; 3)
Почему в русском народе говорят: «Родился мал, вырос глуп, жил пьян, умер стар – иди душа в рай..?» Потому, что народ, как хранитель «коллективного безсознательного», хотя и с мрачным юмором, точно описывает человеческую жизнь.
Когда начинаешь хоть чуть-чуть понимать свою глупость, легче становится жить в нашем царстве. Ведь когда ты тужишься, стараешься выглядеть более умным, более значительным, хочешь, чтобы о тебе лучше думали, то становится очень тяжело жить.
И страшно, когда на самолюбование, на игру в умного и успешного человека уходит вся жизнь…
В молодые годы я учился в морском училище, в Ленинграде.
Закончили мы первый семестр учебы и вот я в поезде – еду в Москву на побывку. Представьте: на мне черная двубортная шинель с золотыми пуговицами, меховая шапка с шитым золотом крабом, погоны с золотыми якорями на плечах, на рукавах шинели возлежат золотые старшинские галуны вензелями. Я стою в тамбуре вагона, любуюсь и не могу налюбоваться на своё отражение в темном окне.
Подходит ко мне в этот сладкий момент старушка и говорит: «Сынок, ну что ты стоишь здесь, рот разинул? Ты когда будешь бельё-то выдавать?»
«Ты что бабка? Какое тебе бельё?»
А потом, с ужасом, до меня доходит, что она приняла меня – орла – за проводника в поезде и ждет, когда я ей буду выдавать простыни и наволочку. А я, «проводник», всё стою и стою в тамбуре, подбочениваюсь, принимаю героические позы, а своим делом не занимаюсь.
Мне делается смешно, я уже начинаю смотреть на своё отражение более спокойно – и вижу обычного курсанта первогодка, каких в нашей стране были тысячи.
И потом понимаю, с грустью, что окружающий меня мир – огромен и отнюдь не принадлежит мне.
И я в этом мире – песчинка.