Отделение виолончели - стр. 11
На одном из частых на её работе выпивонов, которые были обычным явлением во многих учреждениях в те времена и во многом от неё же и зависели, поскольку она, как директор картины, решала все «нюансы с финансами», Марина, просто «по дружбе», обратилась с просьбой к своей сослуживице, тоже изрядной выпивохе, но молодой девахе, лет двадцати пяти. И та, уже изрядно накаченная водкой, легко, так же – по дружбе, согласилась помочь матери воспитывать сына.
Марина позвонила сыну и срочно под каким-то весомым предлогом вызвала его на работу в киностудию. И, уходя, вручила Татьяне ключ от Красного уголка, где проводились собрания за длинным служебным столом, к которому, как поросята к свиноматке, было приставлено много стульев. А главное – под Стенгазетами, лозунгами, призывами стоял большой кожаный диван.
– Ну и над чем ты там смеешься? – спросила Татьяна, протягивая свою пухлую бело-розовую лапку, унизанную аляповатыми кольцами, к стоящей на полу недопитой бутылке, лениво поглядывая на обнаженного юношу, стоящего к ней спиной, торопливо собиравшего свою разбросанную на полу одежду. От смущения он, стараясь казаться остроумным, нёс первое, что приходило в голову:
– Да, вот Ильич у вас тут – весь такой белый, как невеста, и смотрит сурово. Недоволен, что мы тут вот это прямо в Красном Уголке.
– А что? Мешает он тебе?
– Да, нет! А ты не одеваешься? Я тебя провожу. Уже поздно, – ответил Вася, натягивая синие толстые спортивные штаны на резинке внизу штанин, в которых тогда ходили: школьники, сантехники и пенсионеры.
– Да, что-то он нынче мрачноват. Конечно, недоволен. Да ты иди. Я здесь переночую. Неохота пьяной через весь город переться. А утром все равно сюда же – на работу, – ответила Татьяна, переворачиваясь с боку на бок на кожаном диване вместе с бутылкой, выкатив свой дивный, пленительный, как сочный спелый фрукт, восково-белый яблочный зад.
И Вася залюбовался томными перекатами ее полноватой спины с капризным оврагом – талией – и полными, красиво длящимися вдоль дивана ленивыми ногами. Он замер у порога, размышляя о том, что:
– Вот лежит перед учеником московской художественной школы Венера Джорджоне. Только сам Джорджоне сейчас на месте спинки дивана был бы, а не за мольбертом. Мне повезло больше Джорджоне! Я вижу лучшее! – мелькнуло у него в голове, и он машинально провел ладонью по губам, ощупывая мягкий, чуть вьющийся пушок над своей верхней губой.
Когда он оглянулся на пороге еще раз взглянуть на плавные изгибы тела Венеры, задремавшей под портретами Брежнева и цветастой стенгазетой с отчетом о партсобрании, недавно прошедшем здесь в Красном уголке, она уже крепко заснула.